ожидая продолжения. Где-то за спиной громко разговаривали посетители кафе, слышались раскаты заливистого хохота, звон посуды, хлопанье входной двери. Воздух полнился ароматами разных сортов чая и кофе, пирожных и горячих булочек с ванильным кремом, еще чего-то вкусного и аппетитного. Когда чашка опустела, Рогов заговорил вновь:
– Полностью подавленный механизм гиперполяризации нейронов – вот что он мне сообщил. Я не силен в нейрофизиологии, а потому не очень понял…
– Если коротко, то это внутренний механизм, защищающий нейроны от чрезмерного возбуждения, – подсказала Инга.
– Да-да, что-то в этом роде, – покивал следователь, – словом, этот механизм полностью отсутствовал именно в височных долях, а сами миндалины… они словно бы… мм… взорвались изнутри: полный разрыв аксонных и дендритных связей, обильное кровоизлияние. Да, как-то так.
Инга почувствовала, как сердце застучало при этих словах. Картина, описанная Роговым со слов судмедэксперта, казалась естественным физическим проявлением тех показателей, которые выдала полисомнография.
– Ну что ж, Инга, теперь ваша очередь, – он указал на нее рукой, будто сделал пас мячом, – вы же не просто так спросили о результатах некропсии.
Инга допила чай, налила из чайничка еще. Аромат жасмина приятно защекотал ноздри.
– То, о чем вам поведал эксперт, – начала она, – прекрасно согласуется с результатами, которые мы получили после анализа полисомнографии. Дело в том, что мозг человека не создан для работы с импульсами подобной интенсивности…
Зазвонил телефон. По мелодии звонка Инга догадалась, что это Женя – друг детства, с которым и ныне часто общалась. Она запнулась на полуслове, невольно скосила глаза на экран вибрирующего на столе аппарата.
– Ответите? – предложил Рогов.
– Позже перезвоню, – поколебавшись мгновение, сказала Инга и нажала кнопку сброса, потом продолжила: – Так вот, я проанализировала данные полисомнографии и пришла к выводу, что интенсивность страха, который пациент испытывал во сне, многократно возрастала от раза к разу, пока в последнюю ночь не достигла своего максимума. Отсюда – жуткие последствия. Показатели уже первых ночей значительно превышают средние значения, принятые для измерения таких явлений. А данные за последнюю ночь вообще кажутся компьютерным глюком. Если бы я не видела, во что превратил себя Буковский, и если бы не услышала от вас заключение судмедэксперта, то была бы абсолютно убеждена в сбое электроэнцефалографа. Теперь же, учитывая эти факторы, понимаю, что инцидент – не глюк, а новый и доселе не изученный феномен сомнологии. Не просто не изученный, но никогда прежде не упоминавшийся. Нигде и никогда! До нашей встречи я успела созвониться с парой коллег в России и за рубежом, прошерстила литературу – ничего подобного.
Инга перевела дух, откинулась на спинку кресла, глотая остывший чай и наблюдая за холеным лицом Рогова. Оно выражало недоумение, смешанное с тревогой. Следователь задумчиво теребил кончик тонкого