а руль вошёл от удара в спинку водительского сидения. Если бы он пристегнулся, или кто-нибудь сидел рядом, Вадик не выжил бы. А так вылез: кабина на бетонных блоках, что на берегу лежали, кузов в воде. Автобус остановился, люди помогли Вадиму залезть на мост. А донские наши уже с вёдрами бежали – зерно из воды вычерпывать.
– Ничего себе! Ну, он – герой!
– Так уж и герой, – буркнула Алинка, и пихнула меня в бок, – ты забыла, он Лену бросил, на другой женится. И вообще, не нравится он мне. Ты, давай, поменьше восторгов! А то знаю, что после них получается.
– Да не нужен он мне, – взбрыкнула я, – что ты ищешь чёрную кошку в тёмной комнате? Особенно, когда её там нет. Мне никто не нужен!
«15 апреля. 14-00.
Ох, и праздник был вчера, Дневник! Ох, и Пасха! Соседи нас позвали разговляться. С домашним вином, конечно. А оно такое коварное! Пьётся как компот! И не откажешь ведь: «Христос воскрес, Христос воскрес»! Нахристосовалась до умопомрачения Наталья Викторовна, собственной персоной. В дрова. Рогами упёрлась с пьяных очей – домой не поеду. Мне на танцы надо. Мне Его найти надо и разобраться. Алинка то ржала, то сердилась. Из-за меня осталась тоже. На дискач мы пошли. Плохо помню, кроме того, что скакала и орала «Глупый мальчишка, что ты наделал!» и «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня, пристрелить не поднялась рука». Рвалась на дом, значит, к этому есаулу, чтоб пристрелил таки меня-коня, еле удержали. Куражу захотелось, видите ли, пьяной роже с горя и устроить «маленькое бардельеро», как тому дядьке из кино. Из «Калины красной». Устроила, что и говорить. Стыдоба и позорище! А всё потому…».
Потому что я тебя нигде не нашла. Ни на улице, ни у чёртовой Алёны (разлушницы, ик!), ни в клубе, и в твоём дворе мотоцикл отсутствовал. Даже племяшка сказала, что в школе тебя не встречала давно. Ты как сквозь землю провалился. «А был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было?» – вопрошала я всех трагическим голосом, не в первый раз цитируя Горького, и висла на Вадике. Он же герой, он – взрослый, должен знать. Он вообще людей спас, значит, и меня спасёт.
«Ужас, короче, Дневник. Так укушаться, хоть стой, хоть падай. И в школу я сегодня не пошла. Хорошо, папки дома нет, а то увидел бы доченьку с утра во всей красе: я упала с самосвала, тормозила чем попало. И, главное, напрасно – мы не увиделись, не разобрались.
Позвольте, обожгусь! Позвольте, ошибусь!
Позвольте мне упасть, или пропасть – не знаю!
Но я приду в себя, приду и поднимусь,
И, может, оценю всё то, что потеряю.
То будет – мой ожог, то будет – моя боль.
Татуировкой шрам на сердце почернеет.
Но я узнаю, что в мире есть любовь,
Прекрасная как жизнь, и надо быть смелее:
Взлетая в небо, не бояться смерти.
И, чувствуя, как крылья за спиной
Вдруг выросли. Позвольте мне, поверьте!
Я не боюсь за выбор свой…
И что,