со своим чемоданом и легкую спортивную сумку Есении.
– Куда это? – удивленно вскинула на него глаза Есения.
Его это тоже чрезвычайно интересовало, и он спросил:
– А ты что, собираешься здесь сидеть или тебя кто-то должен встречать?
– Да нет, никто встречать меня не должен, я просто собиралась погулять по городу.
«Теперь все ясно, – сообразил он, – она купила билет в первый пришедший ей в голову город, только чтобы уехать побыстрее из дома. Представляю, что сейчас творится с ее нареченными родителями: они, наверное, понять не могут – куда и почему она исчезла. Хотя, я думаю, по распотрошенному отчету они уже догадались о причине ее ухода».
– Если ты собиралась просто гулять, то прогулка тебе обеспечена! – твердо сказал Леонид и ринулся к пригородным кассам.
Догнав Леонида, Есения возмущенно стала вырывать у него свою сумку:
– Я не собираюсь гулять с вами. Какой вы самоуверенный! Хотя бы меня спросили!
– Ничего я не самоуверенный, а даже очень застенчивый, – не согласился тот. – Ты же приехала сюда погулять, так проводи меня до Юрмалы, ведь я здесь ни черта не знаю, а вдруг я заблужусь и уеду не в ту сторону?! Ничего себе благодарность за то, что я таскаю тут твою сумку… и…
– Ага-ага, и за пирожки. Не врите, не врите, по тому, как вы целенаправленно неслись к этим кассам, ясно, что вы тут не в первый раз. И только не надо мне врать, что вы не только бухгалтер, но еще и знаменитый сыщик, пограничник или на худой конец их собака!
– Я – собака?! – возопил Леонид, бросая ее сумку.
– Осторожнее! Вы что – с ума сошли?! – возмутилась она.
«И правда, чего это я раскипятился? – удивился он. – А-а, так я же голодный, как… как собака!»
– Идем завтракать! – почти приказал он. – А там разберемся!
– О Господи! Помяни царя Давида и всю кротость его! – возведя глаза к небу, патетически произнесла Есения и… согласилась.
Они плотно закусили в вокзальном ресторане манной кашей с лужицей растекшегося масла.
Завтрак проходил молча. Леонид чувствовал себя, как на дипломатическом обеде или, по крайней мере, думал, что так на нем себя чувствуют. Вокруг говорили не по-русски тихо и даже вообще не по-русски.
Стараясь держать спину ровно, чего Леонид терпеть не мог за едой (хотя мама всегда настаивала), он элегантно сдирал ложечкой по краям манную кашу и каким-то «голубым» движением отправлял ее в рот.
Есения, взглянув на Леонида, отвела глаза, но, не выдержав, прыснула в тарелку:
– О Боже! Прекратите паясничать, господин бухгалтер, вы мне мешаете есть!
– Не поминайте имя Гошпода нашего вшуе, – с полным ртом каши изрек Леонид, чтобы она догадалась, что бухгалтеры тоже знакомы со Священным Писанием.
Замершая сначала, Есения начала громко хохотать, привлекая укоризненные взгляды соседей.
Потом, вытерев слезы, она сказала:
– Пожалуй, я провожу вас до Юрмалы, а то как бы вы в монастырь не подались!
«А что, я против женских монастырей ничего не имею», – хотел сознаться