за меня!»
Тишину нарушил одинокий вздох, и вслед за ним по залу пробежал торопливый, сдавленный шёпот: «Теиллим… Теиллим… Он читает Теиллим…»
…Разумеется, никто из присутствующих в зале суда не мог предположить, что эту же молитву Виктор произносил и две недели назад, когда его поместили в камеру следственного изолятора. В ту ночь в камере их было двое: он, студент Беер-Шевского университета, и Цвика, сантехник из Кирьят-Гата, которому в драке с двумя подростками не удалось разумно рассчитать силы, в результате чего, один из парнишек недосчитался зуба, а другой – трёх пальцев.
Вентилятор в камере не работал, и, громко сокрушаясь по этому поводу, Виктор горестно качал головой, в то время, как сантехника настойчиво донимала мысль о том, что в тюремных помещениях непременно должны водиться крысы.
Сантехник безостановочно бродил по камере, заглядывая во все углы и выясняя у Виктора, не заметил ли тот в их камере присутствие крыс. Виктор сказал, что он не здешний и что данное заведение посещает впервые. В конце концов, утомившись, Цвика прилёг на пол посередине камеры и, издав жуткий стон, подвёл итог проведённой им инспекции:
– Суки!
– Ага! – вяло отозвался Виктор.
– Вот дела-то!
– Ну, да! – Виктор обескуражено взглянул на заросший, безудержно вздрагивающий подбородок сантехника. – Не надо было ломать парню пальцы.
– Так уж получилось. Парни злые оказались. Предельно злые… Я не хотел, чтобы так получилось…
– Ну, да, – заметил Виктор, – так уж получается, если иметь дело со злом.
– Я не хотел, чтобы так получилось, – повторил Цвика. – Эти парни некрасиво отозвались о моих родственниках-поселенцах, а один из них сказал, что поселения Гуш-Катиф никому и на хрен не нужны. Я завёлся… Думаю, это из-за того, что у нас теперь мерзкие времена. Злых развелось…
– Времена бывали мерзкими и раньше. И злые люди бывали… – сказал Виктор.
– А справедливость? – устало спросил Цвика.
– Что с ней?
– Справедливость когда-нибудь выглянет? – пытаясь удержать дрожь, Цвика прижал к подбородку ладонь.
– Обязательно! – ответил Виктор, – Только она задержится лет на сто семьдесят-сто девяносто…
– Вот жизнь-то, а?
– А что жизнь? – с упрёком в голосе проговорил Виктор. – Ты, вон, после своей баталии остался вроде бы живой, а ещё на жизнь жалуешься.
– Потому и жалуюсь, что вроде бы живой; неживые не жалуются… – объяснил Цвика.
Виктор извинился.
– Суки! – пробормотал Цвика, отдохнув. Он поднялся с пола, чтобы отправиться в очередную инспекцию по углам камеры.
– Суки! – откликнулся Виктор и внезапно провалился в дрёму.
Снилось ему, будто страна горит, а в это время пожарники в сверкающих на солнце медных касках, объявив о бессрочной забастовке, раскачиваются на ласковых волнах моря.
Закричал во сне Виктор и проснулся.
– Чего орёшь? – спросил Цвика.
– Так ведь