секций.
– Я пойду первой и буду держать тебя за левую руку, – сказала Настасья.
И они пошли – медленно, почти движком, глядя всё время вниз. Очередная группа безликих незадолго до этого свалилась в реку. И некоторые – кто еще не успел утонуть – проплывали теперь прямо под беглецами. Сероватая кожа трансмутантов окрашивалась в кровавый оттенок сигнальными огнями моста, и большинство из них плыло спинами вверх. Большинство – но не все.
Безликие мужчина и женщина качались на воде рядышком. Возможно, это были муж и жена, возможно – мать и сын. А, может, они были друг для друга посторонними, и вместе их свело лишь усердие добрых пастырей. Но только – они оба плыли с открытыми глазами.
Так Настасья впервые увидела взгляд безликих.
Когда-то в детстве у неё была книжка со сказками саамов – дедушка подарил. Книжка была красивая, с цветными иллюстрациями. Но девочка не потому её запомнила. В тех сказках саамы боролись с многочисленными врагами, и самым страшным из них была чудь белоглазая. Но на картинках в книжке эти самые чудины изображались с глазами обыкновенными, не белыми, и вся причудливость их облика ограничивалась рогатыми шлемами на головах.
А вот у тех двоих, что плыли сейчас по Даугаве, глаза обладали самой настоящей, подлинной белизной. Даже расстояние до реки не могло этого скрыть. Радужная оболочка в их глазах отсутствовала полностью, совсем. Но черные точки зрачков на белой склере глаз всё-таки проступали. И Настасья даже не удивилась, когда взгляд обоих плывущих – предсмертный? посмертный? – вдруг остановился на них с Иваром. Взгляд – совсем не бессмысленный; каким-то образом эти лишенные радужек глаза отображали и ужас, и мольбу, и отчаяние, и гнев.
«Они как будто из ада глядят, – подумала Настасья. – Знают, что спасения не будет, но всё равно умоляют их спасти».
И, должно быть, Ивар тоже прочел то же самое во взглядах будущих утопленников. Он подался назад, отпрянул от провала, сквозь который они смотрели вниз. И его мокрая от пота ладонь выскользнула из руки Настасьи. Девушка охнула и потянулась к нему – снова схватить его за руку. Тут-то и появилась она: белая, с черной каймой на крыльях, с тонким и острым клювом. Она возникла ниоттуда-ниотсюда – эта чайка. Настасья вообще всегда думала, что чайки должны спать по ночам, но, как видно, ошиблась.
Ивар при виде птицы вскрикнул – тоненько, почти по-детски. И замахал левой рукой – словно бы стремясь злополучную чайку отогнать, хотя она и так пролетала метрах в двух, не меньше. И – да: чайка скорректировала траекторию свою полета. Сделав неширокую дугу, она облетела их с Иваром, и Настасья не столько услышала, сколько ощутила облегченный вздох своего названного жениха.
Он всю жизнь боялся их – чаек. «Одна такая убила моего папу, а другая – убьет меня», – твердил он. «Ну, прямо как попугай!» – злилась на него Настасья. И еще больше она злилась, когда он пугался любой белой птицы за окном, пусть даже – голубя. Вот и теперь Ивар, хоть и так стоял от пролетавшей чайки на безопасном