душ и облачившись в платье, девушка устроилась за столом, раскрыла книгу и погрузилась в чтение, иногда делая какие-то выписки в тетрадь. Порой, задумавшись, грызла кончик пера. Вот снова нашла что-то интересное в книге, попыталась записать, но тут обнаружила, что перо совсем растрепалось.
– Надо все-таки захватить в следующий раз ручку… достали эти перья… ужас просто, – проворчала она, впрочем, без всяких явных эмоций. Таким тоном говорят о вещах, которые людей совершенно не интересуют, но не сказать не могут в силу каких-либо причин. – Кэтрин! Принеси новое перо… два пера.
Служанка появилась минуты через две, когда Ленайра уже подумывала, чтобы самой пойти посмотреть, где там потерялась эта недотепа… с предсказуемыми последствиями для последней.
– Ох, госпожа, – жалостливо проговорила девушка, выкладывая перья на стол. – Глянули бы вы на себя в зеркало, совсем ведь бледная. Прогулялись бы, что ли. Столько здесь парней красивых, а вы в книгу уткнулись. А по мне, так чисто зло одно от них.
Кончики волос Ленайры чуть побелели, взгляд, направленный на служанку, заледенел, но Кэтрин ничего не заметила, продолжая делиться своей «мудростью»:
– Вот давеча барон Парвэ приходил. Какой красавец! Истинный дворянин, какие красивые слова говорил, а вы что? Уткнулись в книгу и головы не подняли. Ух, я бы на вашем месте, госпожа… – Успевая все это говорить, Кэтрин провела ладонью над столом, заставив пыль собраться в одном месте, а потом отправиться в окно.
– Кэтрин, почему вы не убирались здесь, пока меня не было?
Ох, не знала свою госпожу эта новенькая служанка, непонятно откуда раздобытая управляющим поместьем, иначе от этого спокойного голоса уже давно упала бы в обморок. Впрочем, те, кто знал Ленайру давно, могли различать эти малейшие нюансы в ее поведении, а ее всегдашнее спокойствие вместе с ровным безэмоциональным голосом обманывало даже взрослых магов-менталистов – щит на разуме стоял у нее отменный. Но знающие люди всегда могли сказать, когда молодая госпожа радуется, когда гневается. Доротея понимала свою госпожу лучше всех. Кэтрин же ошибочно полагала, что раз на нее не кричат, значит, слушают и внимают. Вот и делилась житейской мудростью, искренне считая, что делает доброе дело, просвещая молодую госпожу, совсем еще девочку, в жизни.
– Дык занятая была, госпожа. У вас тут комнат-то много. И на кухне надо порядок навести…
– Кэтрин. – На резко упавшую температуру в комнате не обратить внимания было нельзя, и служанка, поежившись от холода, впервые посмотрела на госпожу, и вдруг весь ее задор разом куда-то пропал. Девушка побледнела, спина покрылась холодным потом, а ноги сами собой вдруг подломились и заставили бедняжку опуститься на колени. – На этой неделе вы лишаетесь пятнадцати сантов из вашего жалованья за то, что вмешиваетесь с советом, которого у вас не спрашивают, и лезете с поучениями, которые никому не интересны. – Кэтрин, не в силах отвести взгляд от бездонных глаз госпожи, в которых словно закружилась вьюга, задрожала сильнее