наперёд,
По бульварам столичным,
На пева я, идёт.
В колее подворотен
Катит дней колесо.
Словно воздух, бесплотен
И почти невесом
Самолётиком тает
В голубой синеве.
В косы ленту вплетает
Порыжелой листве.
Дням безветренным, летним,
Поубавив огня,
Поцелуем последним
Осеняет меня.
Воробьи
Воробьи возвращаются в город. Щебечут, галдят.
Во дворах мельтешат, копошатся у талых помоек.
Вот, один, как из старого фильма, заправский пират,
а другой, посмотри, с жёлтым клювом, особенно боек.
Среди медленных, важных, клюющих зерно голубей,
они словно шпана беспризорная из подворотни.
День встаёт над умытой дождями Москвой, и синей
бесконечное небо над Бибирево и Капотней.
Шумный город, как фокусник, прячет весну в рукаве.
Светит солнце вовсю, словно летом, уже без утайки.
И повсюду: на тёплом асфальте, пожухлой траве,
рассыпаются шустрой гурьбой воробьиные стайки.
Вон их сколько! Шумят, задираются, прут на рожон.
А недавно ещё пропадали, и где непонятно.
Наступает апрель. Начинается тёплый сезон.
Воробьи возвращаются в город. И это приятно.
«Когда-нибудь этот мир остановится…»
Когда-нибудь этот мир остановится
как старые карманные часы
чей механизм износился от времени
пружина ослабла
шестерёнки проржавели
и стёрлись до основания
а стрелки застыли
или бессильно повисли
на выцветшем циферблате
И некому
да и не у кого будет спросить
который час?
В музее
Метафора амфоры,
древнего быта осколки –
аллюзия времени.
Музейная пыль сродни
космической пыли.
Тени исчезнувших цивилизаций
взывают из темени
прошлого:
Стойте!
Мы тоже когда-то, как вы
любили, мечтали.
Мы были!
Воины и мореходы,
простые крестьяне, строители…
Мастер, корпевший над статуей,
как твоё имя?
Мира навеки ушедшего
безымянные жители
смотрят на нас с фаюмских портретов
глазами живыми.
Вечернее
Помедлив на последнем рубеже,
скупое солнце прячется за крыши.
О том, что дело к вечеру уже,
я промолчу, но ты меня услышишь.
Ты свет зажжёшь, и тьма сойдёт на нет.
Прикроешь в доме окна, чтобы тыщи
ночных гостей, стремящихся на свет,
не вторглись в наше скромное жилище,
в котором только двое: ты и я
живём, как две нахохленные птицы.
Зачитанную книгу Бытия
открыв на заключительной странице,
мы будем молча наблюдать в окно
на