и огромная деревянная статуя китайского Бога войны вызвала у кайзеровского офицера презрительную улыбку. Он решил наказать взбунтовавшийся город, предав огню их святыню – святилище Гуань Ди. Но морёный дуб, из которого была вырезана статуя, простоявшая в этом храме более ста лет, не хотел загораться. Тогда командир взвода приказал завалить статую на пол и произвёл несколько выстрелов в её голову.
Тяжёлые пули выбили из статуи Гуань Ди крупные щепки, но немецкая бережливость взяла верх. Не желая больше тратить дорогостоящие патроны на деревянного истукана, офицер приказал солдатам надругаться над божеством, оправившись на него всем подразделением.
Приближались сумерки. Германцы решили не рисковать и, бросив разоренную кумирню, укрылись в казармах китайского гарнизона.
Известие о совершённом германскими солдатами святотатстве облетело город и повергло суеверных жителей в мистический трепет. Не только горожане, но и солдаты гарнизона, поклонявшиеся Гуань Ди, были в ужасе. Все замерли в ожидании большой беды. И она не заставила себя ждать.
Этой же ночью в город вошёл хорошо вооружёный отряд ихэтуаней.
По всему городу начались повальные грабежи домов иноземцев. Тащили домашнюю утварь, мебель, посуду, занавески – буквально всё, что находилось в доме. Ханша лилась рекой.
– Ура! Свобода!
Пока ликующие граждане радовались обретённой свободе, бригада плотников восстанавливала кумирню Гуань Ди. Они по щепочкам собрали расстрелянный лик божества и установили деревянную статую на прежнее место. Богохульство иноземных солдат требовало отмщения, и предводитель ихэтуаней потребовал для Бога войны искупительной жертвы. К кумирне приволокли большой медный чан и установили у ступеней.
Загремели ритуальные барабаны, трубно заревел храмовый рог, и десятки отрядов двинулись по улицам цепью, сгоняя к храмовой площади иностранцев. Гнали всех: мужчин, женщин, китайцев-католиков и всех, кто был замечен в бизнесе с иноземцами или помогал им.
На площади, в оцеплении вооружённых ихэтуанями горожан, в страхе толпились десятки перепуганных насмерть людей. Грохот барабанов стал громче, зазвенели колокола. На ступени кумирни вышел жрец и неожиданно зычным голосом запел молитву. Несколько вооружённых топорами ихэтуаней стали без разбора хватать пленников.
Несчастных ставили на колени и рубили головы, а несколько фанатично настроенных добровольцев собирали кровь казнённых в жертвенный чан.
Над площадью повис вой, но неутомимые палачи рубили и рубили головы, не разделяя жертв на мужчин и женщин. В воздухе стоял тошнотворный запах крови, но многочисленные зрители, впав в кровавое безумство, подбадривали палачей, комментируя их ловкость после каждого удачного удара топора.
Ревущая толпа колыхалась, словно море. Такого зрелища этот город не видел никогда. Национализм и религиозный фанатизм зашкаливали.
На этом фоне бесчинствовали грабители. Разгорячённые парами дармовой выпивки, они врывались в богатые дома, переворачивали