он с уважением относится к каждому студенту, ни на кого не кричит, не выказывает пренебрежения, на занятия приходит всегда опрятно, даже аккуратно одетым, от него всегда приятно пахнет. Рядом с ним комфортно, но чтобы говорить о ярких чувствах, страсти. Такого по отношению к нему у меня не возникало, кроме что изначальной неприязни и ненависти, а теперь и эти эмоции потерялись где-то между лекциями.
Философия всегда навевала на меня лишь скуку, но теперь я каждый раз покидала кабинет в каком-то состоянии глубокой задумчивости, сопровождающей меня до тех пор, пока не оказывалась дома. Очередная пара окончена и все спешат на выход. После философии у нас еще две пары, но препод не дает мне покинуть аудиторию вместе со всеми.
– Лапнина Виктория, задержитесь. – За эти пару месяцев все в группе уже привыкли, что препод обращается ко всем на вы, хотя первое время такое обращение было необычным и все постоянно подшучивали друг над другом.
Такое внимание стало для меня неожиданным. Жар мгновенно ударил мне лицо, но, несмотря на дискомфорт, пришлось присесть за свою парту. Привычное место от его внимания вмиг стало неудобным. Единственным моим желанием стало – покинуть аудиторию, как можно скорее, только бы скрыться от пронизывающего взгляда преподавателя.
Превозмогая всю неловкость, я нерешительно встала из-за своей парты, чтобы пересесть ближе к преподу. Смотреть на него было отчего-то неловко, я уперлась взглядом в журнал, лежащий на его столе.
– Виктория, в этом триместре вы отстаете по предмету. – В это время я чувствовала на себе его пристальный взгляд. – Я ознакомился с вашими отметками по философии за прошлый курс, тогда они были хорошими, – препод выдерживал паузу, а я в недоумении ждала его продолжения. Чего он хочет от меня услышать?
– Материал, который я предоставляю, остается для вас непонятным?
Что я должна на это ответить. Философия никогда не была для меня в приоритете, а с его появлением, я чаще стала думать о возможности наших вероятных отношений, которые могут реанимировать меня, а не о темах лекций, которые он читал.
– Дело ни в лекциях. – Язык мой не желал шевелиться, а слова не спешили покидать рот, чтобы объяснить ему происходящее. Я ощутила, что меня начинает знобить, такое бывает со мной только в моменты сильного нервного напряжения, перед экзаменами и в другие волнительные моменты. Меж лопаток по спине пробежал холодок. Я вспотела. Но все это ощущалось только мной, а препод ждал ответа.
– Тогда в чем, если не в лекциях? – от близкого нахождения рядом с мужчиной меня стало потряхивать, хотя разговаривал мужчина со мной спокойно и, не повышая голоса.
– Я… Меня предали. – Говорить постороннему человеку о своей личной трагедии было странно, но почему-то легко. Быть может потому, что он не был свидетелем наших отношений с Никитой, который смаковали все студенты и преподаватели, пророчащие нам замечательную совместную жизнь.
– Я сочувствую вам, – говорит Балахтин. – Но жизнь не заканчивается