Станция «Таганская». Серж Витальевич Карманов

с минуту посреди зала, выбирая направление движения и наконец, двинулся в сторону перехода, окинув Виктора недобрым взглядом. Персонаж явно напоминал эпоху начала свободного предпринимательства.

      Виктор сидел на белой мраморной скамье, покрытой массивом дерева, отполированного миллионами юбок и брюк наших граждан, под арочным куполом станции метро «Таганская-Кольцевая» и по привычке рассматривал вечно спешащих жителей столицы, не осознанно всё еще надеясь встретить девушку с тёплыми желто-карими глазами, похожими на переливающийся янтарь ,которая нарушила его размеренную жизнь .

      Тогда, в начале девяностых, он был студентом второго курса и дважды в день с понедельника по пятницу, а иногда и в субботу, совершал поездки в метро от станции «Улица 1905 года» до «Выхино». Весь учебный год он прожил в общежитии, но наступала летняя сессия, надо было сдать её сразу, без пересдачи, и с хорошими отметками. На лето были большие планы: заработать в стройотряде, отдохнуть в Крыму и навестить маму. Заниматься в общежитии в наступившие майские дни становилось невозможно, всё здание снизу доверху наполняли потоки беспробудного веселья и безделья, улавливаемые какой – то частью спинного мозга. К ним примешивался стойкий аромат табака с нотками кальянной смеси, домашних спиртов и жареной картошки. Май дарил не только солнечные дни, но и ночи становились теплее. Парни распахивали грудь, выпуская дым сигарет, девушки натягивали короткие юбки, стучали каблучки босоножек, исчезли шарфы в пол-лица и вязаные шапки, лёгкий ночной ветерок распускал пряди волос. Студенты просыпали пары из-за ночных посиделок, слонялись по этажам в поисках еды, конспектов и ответов на вечные вопросы. Скудные трапезы разбавлялись дегустацией домашнего вина или чачи, начиналось обсуждение местных и мировых проблем, обеды плавно перетекали в поздние ужины. Затем происходил приток свежей крови путём вливания акцизного алкоголя, захваченного вновь прибывшими членами дискуссий в ларьках у станции метро. Ближе к полуночи звуки музыки усиленные старенькими динамиками, прекращали споры, тела будущих инженеров изображали танцевальные движения. Утром происходил новый, майский круговорот веселья, жизнь в общежитии шла своим чередом.

      Виктор на время сессии переехал к тете Эльзе, она сама просила так её называть, отчество Фридриховна, коверкало дикцию и звучало как-то неестественно для доброжелательной, всегда улыбающейся женщины, больше похожей на донскую казачку. Её отец немецкий инженер воодушевившись идеями Коминтерна, решил применить свои знания для светлого будущего новой страны и перед войной ,вместе с женой приехал в Москву. Через год обвинённый, по лживому доносу, иностранным агентом, отправился в лагерь, рубить лес в Вологодском крае ,откуда уже не вернулся. Эльза так и не увидело своего отца. Мать, испанка по происхождению, долго добивалась справедливости и в конце 60-х отца реабилитировали, но её здоровье сильно пошатнулось в этой борьбе за честное имя. Когда Эльзе исполнилось двадцать восемь, её ни стало, к тому времени Эльза окончила институт иностранных языков и работала переводчицей. Тетя Эльза жила в небольшой двухкомнатной квартире в Большом Тишинском переулке, комната выделенная Виктору была завалена книгами, журналами, какими то рукописями, Виктор разложил книги по полкам, вытащил в коридор старый велосипед ,накачал шины и стал совершать утренние велопрогулки. Утром, готовя завтрак, между делом посматривая новости перестройки по телевизору, глядя на унылые лица реформаторов, тетя Эльза вспоминала время так называемой оттепели, говорила: «Люди сейчас не те, чуть нажмёшь, сразу согнутся и побегут выполнять приказ нового хозяина, …не выдавливается рабство. Вот мама твоя независимый и свободный человек».