злорадства и успокоения. Ведь следующими жертвами станут точно не они. Что статистика – это не про них, а про меня. Про того чувачка на улице, про любого того, кто по ту сторону окна.
В отдалении, по широкой трассе мчится авто. Прошмыгивает, будто от погони. От жужжания, рвущего тишину, коробит тополя, кусты сирени хотят отвернуться, жимолость и подорожник брезгливо кривятся. Авто исчезает, оставляя после себя гадливый привкус испоганенного апокалипсиса.
Я шагаю по тротуарной плитке, и гул моих шагов становится сердцебиением города. Обрастающие мускулами деревья шутливо перешептываются, пытаясь скрыть оторопь от завалов лежалого вокруг кислорода. Небо свежо и гладко, как простыня от пролежней.
Навстречу идет женщина. У нее синее ковидное лицо. Походка быстрая и торопливая. Все верно, нечего маячить на виду у солнца такому боязливому, такому беспокойному и нежному куску мяса, как человек.
Мы разминаемся на скорости света, как и положено в карантинный век. С легким разочарованием от того, что не заметили друг у друга никаких симптомов. Потому что статистика – это ведь про нее, а не про меня.
И сложная, неприятная мысль закрадывается внутри. Она витает в воздухе, я касаюсь ее кончиком каждого утра, пробую на вкус каждым вдохом, смакую с ежедневной порцией новостей.
Что, если навалившееся сегодня – это навсегда? Что, если уже не будет, как прежде? Если уже ничего не вернется на привычную колею? Что, если теперешнее, так резко и жестоко рухнувшее на обыденность и будничность – уже и есть то самое на постоянке?
Да нет, невозможно. Бред. Цирк какой-то.
Но я смотрю по сторонам и вижу, убеждаюсь, что возможно все.
И такое грустное ощущение – неприкаянности, беззащитности, беспомощности. Быть посреди огромного города и одновременно в крохотной капсуле пустоты.
Будто сама природа с любопытством всесильного имбецила тыкает в меня ветром, щупает лучами солнца, сыплет под ноги чернозем. И смотрит за реакцией, пуская слюни дней. В любую секунду может или заскучать и оставить меня в покое, или в приступе раздражения размозжить об случай.
Похрустывая на стыках, громыхает мимо трамвай. Замечаю трех сидящих внутри пассажиров. Закупоренных, ступорных, бесполых существ. Эти трое рассажены по углам, кажутся еще более одинокими и зряшными, чем если б там сидел один человек.
С этого трамвая нам не сойти, куда бы он нас не вез.
Прохожу сохнущие зиккураты из паллет. Отсыревшие трупы ящиков, остатки дружелюбного мусора, по-собачьи льнущего к ногам. Бездыханный зев метро. Торговые точки, стертые с лица земли. Будки киосков, где вповалку дремлют товары. Неброские отхожие места. Детали улиц, без человека ставшие хламом.
Как мало все же нужно вещам, чтобы почувствовать себя живыми.
Я не наблюдаю по пути трупов с вывернутыми карманами. Сирены скорой не пронзают кварталы заунывным воем. Не свирепствует голодающая толпа,