улетел на Варадеро и оставил ей ключ от своего дома. Позвали друзей, устроили двухнедельную вечеринку. Я нырял в бассейн, она снимала. Было жарко, объектив запотевал, ничего не разглядишь, только марево, вопли и смутные очертания худого тела в мокрых облипающих семейных трусах. Розовая кожа, белые волоски, шишки на локтевых сгибах. Хочешь потрогать? На, потрогай.
Отец вернулся раньше оговорённой даты. Или она сама перепутала. Хз. На полу непонятные гости, засохшая рвота, шприцы. Молодая жена истерит, близнецы ревут, жёсткая побудка, шатающиеся тени, изъятие ключей от двушки на набережной, переехали ко мне.
Что значит «ко мне» – к моей матери в Бутово. Сталинский расстрельный полигон, спальный район, в котором хочется застрелиться. Мать живёт не одна, мать живёт с младшим. Арочка на кухню, плиточка в ванной. Гжельская посуда на полочках, сувенирные колокольчики на верёвочках, на холодильнике магнитики, на стеночке иконочки. Мать Христа тире Кобейна, моя родная мамаша, домовитая бабёха-альбинос, белый пушок, висячий хохлятский нос. На голове норковая шапка с блестящей блямбой. У младшего тоже висячий нос и белый пух. Младший меня когда-то и подсадил. Ха-ха.
Живём в комнате, убираемся, покупаем продукты. Она устроилась монтажёром, я дома играю в приставку. Мать спрашивает, когда найдёшь работу, отвечаю, что слишком неординарен для сотрудников отделов кадров – они меня постоянно увольняют. Мать говорит, что переселит меня на коврик под дверью, впрочем, не переселяет.
Мы женимся. На её белом платье нарисовано кровавое пятно, на моей белой рубашке ничего не нарисовано. Она была счастлива, а я как бы немного стеснялся. Свидетелем у нас был гигантский Пикачу. Это моя идея, приволок синтетического монстра в загс, продемонстрировал нестандартное мышление. Её однокурсница-операторка снимала. Она же отстригла мои длинные пряди. Я сам попросил: новый семейный статус – новая стрижка. Пора взрослеть, прощаться с образом Кобейна тире Христа. Отец растрогался – вернул ежемесячное содержание. Младшего среди гостей не было – посадили за распространение.
Она продолжала меня снимать, я зачастил – кололся уже не раз в декаду, а раз в три дня, потом через день, потом утром и вечером. Материала с наркоманской фактурой у неё уже было завались. Все эти кипящие на огне мамины ложечки, стянутые зубами жгуты и «работающие» кулаки. Шишки на локтевых сгибах приобрели отталкивающий вид. Та самая операторка с курса нашла интересного современного художника, инсталляции, перформансы, раскованный, язык подвешен, симпатяга, новая фактура.
Она стала реже появляться в Бутове. Мать регулярно кивала на коврик под дверью. На улице чёрный снег и жёлтая вода. Витамин Д на нуле. Пикачу стоит в углу. Отнёс в ломбард сначала приставку, потом ноут, который мать подарила на свадьбу. Как ты мог? Это мой свадебный подарок!
Первый передоз, реанимация, клиническая смерть, выкарабкался. Помню, сидел в семейных трусах на лестнице возле мусоропровода, курил. А лицо как у семидесятилетнего.