крови приходила долгожданная лёгкость, словно удушающие щупальца ослабляли хватку. Словно с кровью выходило что-то ещё: грязное, гадкое.
Это была не попытка свести счёты с жизнью, нет. Это был шанс почувствовать свободу. Орлов не понимал, что лепя заплатку за заплаткой на её израненный мозг, делал лишь хуже. Внушение делало ей беззащитной. Мешало сопротивляться сидящей внутри сущности, которая чувствовала эту слабину и медленно порабощала Фокс.
Кубок с недопитым вином влетел в стену, разбрызгивая содержимое. Ярость душила. Внутри всё кипело. Ненависть. Ненависть сжирала. Хотелось расцарапать лицо Владу, вгрызться ему в шею зубами, выдрать кусок мяса, сделать больно. Так же больно, как делал больно он ей всё это время.
Когда наносишь десять слоев краски поверх друг друга, она начинает трескаться и осыпаться. Тоже самое происходило сейчас с ней. Она начинала вспоминать. Вспоминала все те разы, что Орлов внушал ей, играя с ней, как играют в кукол маленькие девочки.
Спальня содрогнулась от грохота. Снова, снова и снова. Пол застилали обломки. Всё, что могло разбиться ― от удара взрывалось на куски. Из платяного шкафа летела одежда. Изысканная, дорогая, из лучших тканей. Влад не скупился. Ненавистные наряды. Сейчас они были разорваны в клочья. Ничего ей не надо. Ничего! Тяжёлый стул на львиных ножках полетел в окно и отскочил от него подобно мячику. Чёртова защита! Разбить нельзя. Но можно всё сжечь…
Тлеющие поленья были вытащены из камина голыми руками, обжигая кожу до волдырей. Слабые угольки падали на валяющиеся под ногами тряпки. Не прошло и минуты, как спальня горела. Шторы, постельное бельё, балдахин ― всё пылало в огне. От чадящего дыма саднило горло. Глаза слезились. Кожа опалялась жаром. В ноздри ударил запах жженых волос. Только это и отрезвило заигравшегося Герострата (прим. авт. житель древнего Эфеса, сжегшего храм Артемиды).
Фокс в ужасе попятилась. Пламя подбиралось к ногам, лизало пальцы. Она закричала от боли, кидаясь к двери, но обожглась об раскалившуюся ручку. Торопливо схватила с пола ещё не съеденный пламенем пиджак, обмотала им руку, но дверь не поддавалась. Это смерть. Не иначе. Наверное, хорошо. Смерть ― это избавление. Облегчение. Больше не будет заложницей. Больше она не станет подчиняться ничьей воле…
Регина сползла вдоль двери, поджав под себя ноги. Она готова. Готова к смерти. Опора под ней дрогнула. Конец? Нет. Это всего лишь со скрипом чуть приоткрылась дверца, отчего Фокс, не удержавшись, распласталась на полу, ударившись затылком.
Регина выползла в прохладный коридор, ударом стопы захлопывая дверь и отгорождаясь от взметнувшейся стены огня. Спальня переставала существовать, тая на глазах. А она спасена. Почему? Почему замок открылся? Может, Влад заговорил его на подобный случай?
Метаморфия быстро занималась ожогами. Боль отступала. Регина поднялась на ноги, чувствуя дрожь в коленках. Тяжело выдохнула, зарываясь пальцами в волосы. Она стояла в коридоре такая нелепая: почти голая, пропахшая гарью, с единственно уцелевшим из всей одежды пиджаком,