Зачем я вернулась, Урсула? – повторила она. – Я уже тысячу раз задавала себе этот вопрос.
– И у тебя нет ответа?
– Напротив, думаю, что есть. Мне кажется, что я вернулась только для того, чтобы перевести дух перед новым броском вперед.
Она пристально посмотрела на Урсулу, долгим выразительным взглядом.
– Я понимаю! – воскликнула Урсула, на лице которой появилось слегка озадаченное и в то же время не совсем искреннее выражение, словно на самом деле она ничего не понимала. – Но куда же ты собираешься прыгать?
– Это неважно, – как-то экзальтированно ответила Гудрун. – Если прыгаешь за край, то куда-нибудь да приземлишься.
– По-моему, это очень рискованно, – заметила Урсула.
Губы Гудрун слегка искривила насмешливая улыбка.
– А! – усмехнулась она. – Слова, слова!
Она вновь поставила точку в разговоре. Но Урсуле ее мысль все еще не давала покоя.
– Ну вот, теперь ты дома. Как тебе здесь? – спросила она.
Гудрун несколько мгновений холодно молчала. Затем ледяным, но искренним тоном она ответила:
– Я чувствую себя здесь лишней.
– А отец?
Гудрун взглянула на Урсулу с какой-то озлобленностью, точно загнанный в угол зверек.
– Предпочитаю о нем вообще не думать, – холодно сказала она.
– Понятно, – протянула Урсула, и на этом разговор действительно был окончен. Сестрам показалось, что между ними нет ничего, кроме пустоты, ужасной пропасти, они словно заглянули в запредельные душевные глубины друг друга.
Некоторое время они работали молча. Щеки Гудрун пылали, выдавая сдерживаемые эмоции. Она сердилась, что позволила обнаружить свои чувства.
– Пойдем, посмотрим на венчание, – через какое-то время предложила она нарочито обыденным голосом.
– С удовольствием! – с поспешной готовностью воскликнула Урсула, отбрасывая вышивку и вскакивая на ноги, точно стремясь убежать от гнетущих мыслей. Это показало, насколько напряженной была ситуация, и Гудрун неприязненно поежилась.
Поднимаясь вверх по ступенькам, Урсула видела стены своего дома, ощущала его атмосферу. Она всем сердцем ненавидела его, это мерзкое, до тошноты знакомое место! Ее пугало, что ее чувства к этому дому, к обитающим в нем людям, к царящей в нем атмосфере и к этому устаревшему укладу жизни, настолько враждебны. Она боялась этих своих чувств.
Вскоре девушки уже шли быстрым шагом по главной дороге Бельдовера – широкой улице, одну сторону которой занимали лавки, а другую – жилые дома, чрезвычайно безвкусные и убогие, хотя люди в них жили небедные. Гудрун, которая после жизни в Челси и Суссексе стала совсем другим человеком, содрогалась под натиском бесформенного уродства небольшого шахтерского городка в самом сердце страны. И все же она шла вперед, мимо вызывающего отвращение убожества в различных его проявлениях, по длинной, безликой, посыпанной песком улице. Она была беззащитна перед взглядами окружающих, она испытывала одно унижение