в доме появились новые дорогие вещи. Заменив холодильник, телевизор и стиральную машину, супруг надеялся, что молодая женщина успокоится. Но Кристина так не думала. Ее раздражали старые окна, рамы на которых закрывались неплотно, бесили скрипучие двери и доводила до отчаяния крыша, что в сильные дожди давала течь. Да и новые вещи, очутившись в старом интерьере, подчеркивали убогость их самопального ремонта. Вскоре она завела разговор о ремонте капитальном. Василий начал понимать – его любимая, хоть и блестяще владеет русским, думать продолжает по-эстонски. Представители маленького европейского народа болезненно жаждут комфорта и благополучия, понимая их как проявление культуры и цивилизованности. Особенно это касается женской части населения. Ничего удивительного в подобном феномене нет. Эстонцы народ хуторской, своего дворянства никогда не имели, переселяясь в города, тут же впитывали идеалы среднего класса – жить не хуже других и иметь не меньше. Жена Муравина в этом мало отличалась от предков. Естественно, ей хотелось, чтобы муж создал те условия жизни, которыми гордились ее знакомые и близкие. Василий Кристину любил и, хоть считал все это дурью и мещанством, взял кредит в банке на полмиллиона крон.
Муравин посмотрел на часы. Стрелки показывали половину десятого вечера. Неужели он столько просидел тут под яблоней? Что-то сегодня происходило со временем. Он его не замечал. Кристина снова вышла из дома и присела рядом. Он посмотрел на жену. Глаза у нее покраснели. Она попросила:
– Дай мне сигарету.
– Я не курю.
– Ты вчера отобрал у меня пачку. Верни.
– И не подумаю. Тебе нельзя курить. Еще увижу, отлуплю. Ты же знаешь, русские мужики жен лупят, – и он заставил себя улыбнуться.
Она оставалась серьезной:
– Почему нам никто не звонит?
Василий сделал вид, что не понимает:
– А кто нам должен звонить?
– Не знаю… врачи, полиция… Она ведь уже умерла?
– Постарайся думать о другом.
– Я стараюсь. Не получается, – она потянулась к стакану: – Дай мне тоже выпить.
Василий быстро накрыл стакан ладонью:
– И пить тебе нельзя.
– А тебе можно? Тебе все можно. А мне ничего нельзя.
– Перестань ныть и радуйся.
– Чему?
– Тому, что тебе ничего нельзя.
Она, наконец, тоже улыбнулась. Но улыбка получилась вымученной:
– Я радуюсь…
– Радуешься, а глаза красные.
– Я знаю, это очень некрасиво. Тебе противно на меня смотреть?
– Не доставай. Иди лучше поспи.
– Ладно, я пойду, а ты не пей много. Хорошо?
Василий кивнул, и она опять ушла в дом. Он снова взглянул на часы. Стрелки показывали без двух минут десять. Он включил транзистор. Зазвучала музыка. Ему хотелось повернуть мысли к прошлому, но сознание сопротивлялось. Перед ним возникло заплаканное лицо жены. Он понимал, что придется