и я понимаю, что будь здесь сейчас Маленкова, она бы хлопнулась в обморок от счастья.
– Я не люблю, когда мне лгут, Окулова, – бросает Максим Михайлович.
– Никто не любит, – отвечаю я, встречаясь с учителем глазами.
– Так почему ты тогда мне лжешь? – интересуется он, наклоняясь вперед. – Или ты думаешь, Окулова, что я потащу тебя к школьному психологу? Позвоню твоим родителям? Чего ты боишься, Маша?
Он впервые называет меня по имени за все то время, что учит наш класс. Серьезно, от Максима Михайловича я всегда слышала только «Окулова», которое он искусно произносил с разными интонациями так, что я сразу понимала, чего он хочет. И сейчас это «Маша», брошенное нарочито небрежно, но оттого так сильно режущее слух, поражает меня.
– Я не боюсь. – И это – чистая правда. Меня не пугает психолог, а родители даже не поднимут трубку, вздумай классный руководитель им позвонить. – Я просто не хочу ничего рассказывать.
Максим Михайлович понимающе, как мне кажется, кивает. Я прячу неухоженные руки под парту, и он, заметив это, странно улыбается. Впервые в любимом кабинете русского языка и литературы я чувствую себя так неуютно.
– Знаешь, зачем я вызвал тебя к доске? – спрашивает Максим Михайлович.
– Расскажете?
– Я хотел, чтобы ты не думала о том, что сжирает тебя заживо, – признается учитель. – Будь на моем месте кто-то другой, тебе бы позволили пересесть и ничего не спросили, отпустили бы тебя домой, чтобы не натыкаться на твои потерянные глаза. А ты бы ушла, забралась дома под одеяло и продолжила заниматься тем, чем, судя по твоему внешнему виду, занималась все выходные.
Я пораженно таращу на него глаза, а Максим Михайлович смотрит на меня, как на не поддающееся решению упражнение в сборнике для олимпиадных задач. Мне не нравится, что он так хорошо понимает мое внутреннее состояние, несмотря на то, что он и причины-то не знает.
– Я хочу помочь тебе, – говорит учитель, когда молчание между нами затягивается.
– Вы уже мне помогаете, вы ведь предложили мне дополнительные занятия.
Он вдруг бросает на меня испепеляющий взгляд своих карих глаз, пригвождая меня к стулу. Если бы он хоть раз так взглянул на наш класс на уроке, мы бы, наверное, стали самым послушным классом в школе.
– Я хочу помочь тебе не как учитель литературы, – уточняет Максим Михайлович.
– Хотите стать хорошим классным руководителем?
Я пытаюсь перевести все в шутку, но терплю поражение. Этот разговор никак мне не дается, в компании Максима Михайловича я чувствую себя неловко и неуютно. Неужели он не понимает этого?
– Я ничего вам не скажу, – повторяю я. – Мне нужно идти на урок, Максим Михайлович.
Он резко хватает со стола свой галстук и наматывает себе на руку. Учитель явно злится, вот только я не понимаю, почему.
– Иди, Окулова, – говорит он через минуту и протягивает мне ключ от кабинета.
Я беру его, отпираю замок и, прежде чем распахнуть дверь и уйти, говорю:
– Спасибо,