хохочущий гном, который днем от скуки лишь подражал чужим голосам. По полям бегали черные чудовища без голов, зато с сотнями пальцев. За деревьями прятались тощие создания, их языки шелестели по сухим нёбам. Безмолвный и очень высокий старец дырявил небо серебряной булавкой.
Виктусь любил ночь так, как любят ходить по скользкой крыше или садиться на норовистую лошадь. Родители разрешали ему недолго гулять около дома, и он медленно прокрадывался между строениями, изучая все, что днем пребывало в ожидании, как и он сам. Расстояние от порога дома до курятника ночью было в два раза больше, чем днем. Все было в два раза дальше. Трава сильнее пахла. Все пахло сильнее.
Самое главное, что ночью исчезали цвета. Дракон, зубач, змея и многопалые страшилища, даже безмолвный старец с булавкой – все они были бесцветны.
В один вечер явились совсем другие чудовища. Они пришли ночью, пьяные. Их крики было слышно издалека. Вошли без стука, расселись за столом. Некоторые стояли. Самый старший напоминал Паливоду, он облокотился о буфет. Наконец, один из них откашлялся.
– Где он? – спросил, в то время как остальные кивали головами, будто надеясь таким образом приободрить нарушившего молчание. – Мы все равно найдем его, Янек.
– Только попробуйте, сволочи – глазенки повыкориваю, клянусь. – Ирена стояла у печи с кочергой в одной руке и деревянной ложкой в другой.
– Это змей, – откликнулся другой мужик с большим красным носом. – А змея надо…
– Змея в овине, – сказал Виктусь, выходя из сеней. – Она ест там мышей. Висит у стены, только нельзя к ней прикасаться.
Говоривший первым схватил мальчика под мышку и выбежал во двор, остальные за ним. Ирена догнала одного и огрела кочергой по спине. Тот завыл и упал на траву, но тут же встал и с размаху ударил ее по лицу так, что она повернулась вокруг своей оси. Янек выскочил из дома, крича и размахивая топором. Налетел на соседей, замахнулся на кого-то, но не попал. С криками снова бросился в атаку, но потерял равновесие, и его поймали, а один из них все время тихо повторял:
– Ты знаешь, что так надо, Янек, знаешь же, так надо.
Их закрыли в курятнике, дверь подперли вилами.
Дядя Паливода наклонился к Виктусю и погладил его по коротко стриженной голове. У него было темное лицо, он насквозь провонял водкой.
– Закрой глаза, сынок. Ненадолго.
Виктусь сделал, как ему велели. Он сжимал веки, слыша вдалеке рев отца и глухие ритмичные удары. Больше никаких звуков.
– Дальше, – шепнул вдруг кто-то слева.
– На, возьми, – сказал другой.
Первый громко вздохнул, потом воцарилась тишина. Виктусь открыл глаза в ту секунду, когда черное находилось прямо перед ним.
Он почувствовал вспышку на лбу и огонь, вгрызающийся глубоко в голову. Прежде чем мальчик упал на спину – медленно, одна нога за другой, – воздух облепил его, как высыхающее болото. Грохот прекратился, голос отца стал отдаленным гулом. Виктусь ощутил тепло мочи на ляжке. Что-то