разглядели женщину в душном платье и сделали шаг назад:
– Это новая работница?
Иван покачал головой:
– Знакомьтесь, ее зовут Марта, по-нашему Мария. Будет у нас жить и помогать по хозяйству.
Младший подбежал вплотную и потянул за рукав:
– Малия, идем на печь. У меня там целый галнизон.
Марта кивнула. Машинально переступила порог и уставилась взглядом в подведенную синим печь, украшенную по углам крестиками, виноградными гроздьями и цветами. Заметила хромоту малыша и вопросительно взглянула на хозяина. Тот нехотя ответил:
– В прошлом году попал под сани с дровами. Нянька недоглядела.
Полвечера женщина шаталась по хате без особого дела. Монотонно рассматривала «бабий угол» с кочергой, ухватом и сковородником, вешалку с тулупами и валенками, глинобитный пол, угольный утюг и угольный самовар на металлическом подносе. Деревянную доску для нарезки, по всей вероятности, овощей и глиняные горшки. Сечку для рубки капусты. Связку осенних лисичек и опят. Хаотично тянула на себя края вышитых рушников и щупала гладь. Пыталась забиться в холодный угол между верхней одеждой, подушками и постелью. Все искала точку, в которой не будет болеть. Иван со спутанной каштановой бородой смахивал на богатыря с незаконченной картины Васнецова. Первое время молча наблюдал за ее перемещениями, а потом полез в печь, достал чугунок и насыпал в глубокую миску пшенной каши, не обращая внимания на витиеватый, со сложным орнаментом пар. Разложил ложки, большие ломти хлеба и кивнул:
– Ешь. Когда ты в последний раз ела? – поднес ложку ко рту и подул.
За ним с жадностью набросились дети. У старшего не хватало двух пальцев на правой руке, и он, заметив настороженный взгляд Марты, огрызнулся:
– Чего уставилась? Отрубило топором.
Женщина не поняла. Хотела приласкать, но вовремя одернула ладонь. Мальчишка смотрел с ненавистью:
– Сражался с репейником. Я держал его за голову, а товарищ рубил топором и промахнулся.
Переспросила на немецком:
– Was ist mit den Kindern passiert?[9]
– Жена умерла, а на мне поле, сад, хозяйство. Нанял няньку, та не справилась.
Обратил внимание на ее сухую ложку:
– Чего сидишь? Ешь, говорю! Или брезгуешь? Конечно, это не сосиски и не рулька…
Марта подняла к потолку полные слез глаза, и Иван заговорил по-человечески:
– Прости. Это я так, от нервов. У меня есть настойка. Помянем?
Марта не ответила. Она смотрела сквозь, и ее взгляд с легкостью пробил стену, перепрыгнул через забор, ободрав локти и колени, скатился на знакомую тропинку и побежал вдоль старых могил, торопясь к свежему холмику.
Покончив с ужином, женщина лежала на жарко натопленной печи и вспоминала слова хозяина: «Кто сидел на печи, тот уже не гость, а свой». Понимала, что никогда не будет в этом доме своей. В дымаре повизгивал ветер. Снег месил свое зимнее тесто. Мальчики заглядывали отцу в рот, а тот, не спуская глаз с женщины, рассказывал:
– Февраль