говорит он. – Зиму-то протянет?
– Протянет, если только ты ее ядом своим не отравишь, Эйидль.
– Попридержи язык, когда говоришь со мной, мальчишка, иначе пожалеешь…
Пьетюр заливается лающим смехом.
– Когда говорю с тобой? Да ты, никак, уже считаешь себя bóndi?
Эйидль поворачивается к Роусе. Глаза у него налиты кровью, словно он пьян, но голос при этом ясный и трезвый.
– Остерегайся, женщина. Твой муж только кажется человеком добродетельным, а на деле он сущий дьявол. А Анна была…
Но Пьетюр не дает ему договорить: его кобыла, понукаемая пинком под ребра, сбивает Эйидля с ног, и тот растягивается на земле. Пьетюр хватает поводья Роусы, и обе лошади срываются в легкий галоп. Эйидль кричит им вслед. Слов на ветру не разобрать, но понятно, что он в ярости.
Когда крики стихают вдали, Пьетюр останавливает лошадей. Он тяжело дышит, будто после бега. Сердце Роусы колотится в горле.
– Он… Он что-то говорил об Анне. Что…
Пьетюр перегибается через шею лошади, хватает Роусу за руку и притягивает так близко к себе, что она чувствует запах его пота и видит, как дико вспыхивают его глаза.
– Не спрашивай об Анне. Ни меня, ни других, ни уж тем более Йоуна. Он человек хороший, уверяю тебя. Все это досужие сплетни.
– Я… Я постараюсь.
Пьетюр стискивает ее ладонь. У Роусы перехватывает дыхание. Потом он поворачивает лошадь, и они продолжают путь к уединенному дому, беззащитно съежившемуся на вершине холма.
Йоун ждет на улице – надо думать, заметил их издалека. На нем чистая рубаха; темные волосы и борода влажно блестят от воды. Он мрачен.
– И какой же мудростью поделился с вами старик?
Бросив на Роусу предостерегающий взгляд, Пьетюр натянуто улыбается.
– Эйидль метит на место bóndi и считает тебя дьяволом.
Йоун ухмыляется.
– Отправь он меня на костер, и место bóndi будет свободно. Впрочем, раз уж я сам дьявол, сжечь меня будет нелегко.
Роуса ахает от ужаса, но Йоун смеется.
– Мы шутим, Роуса. Эйидль все пальцы себе сожжет, а на моей голове и волоска не подпалит.
Он смотрит туда, где остался Эйидль, и смех его обрывается.
– Однако ж нужно поостеречься. Когда с ним рядом Олав, он становится куда храбрей. Одному богу известно, что он тогда может наговорить. – Тут Йоун поворачивается к Роусе. – Извини меня, Роуса. Милости прошу! – Он протягивает к ней руки и делает шаг, будто собираясь снять ее с лошади, но останавливается и кланяется.
Смешавшись, она наклоняет голову в ответ.
– Спасибо.
Кто такой Олав? Спросить она не решается.
– Погляди, Пьетюр, до чего она скромна. Кроткая, что твоя пташка! Нравится ли тебе твой новый дом, Роуса? – Шея его в вырезе рубахи блестит от пота.
– Он очень… красив.
– Вот и славно. Ты будешь счастлива здесь, хоть мне и придется надолго оставлять тебя одну.
– Я… Конечно.
– И так послушна! Твой пабби хорошо тебя