мой, зверь мой, с руки прикормлен.
Ты мне брат, мы с тобой похожи.
На двоих – одна группа крови,
И порядковый номер тот же.
Мы стоим на пороге новых —
Дней, а, может, ночей кромешных.
И спасительно только слово,
То, что кровью из горла хлещет».
«Дыханье вещее…»
Мои стихи родились не во мне.
Они роились в звёздной вышине,
Они звучали в запахе цветов,
Они качали ветками ветров,
И горьким мёдом попадали в кровь.
Я набирал стихи в небесный ковш,
Я их вдыхал, едва кончался дождь.
Я им ладони подставлял свои,
И не было надёжнее брони
Для них, рождённых голосом земли.
Когда стихи я наряжал в слова,
Когда над ритмом долго колдовал,
Когда удобный подбирал размер,
Тогда они принадлежали мне.
Нас разлучить могла бы только смерть.
Но стоило лишь дописать финал,
Как стих взрослел. Он на глазах мужал,
И становился с каждым днём сильней,
И тосковал по звёздной вышине,
И уходил, чтоб вновь прийти ко мне.
«Куда мне деться в этом январе»
Куда мне деться в этом январе,
Где даже Рождество не загостилось,
Где в слове «радость» полукруглый «рэ»
На угловатый «гэ» исправил стилос.
Где выдавил из комнаты квадрат,
И арку входа, и проёмы света,
И биссектрисы каждого угла
Пересеклись во мне, и я – их центр.
Куда мне деться в этом январе,
Где вечное «поздняк» на циферблате,
Где снег напоминает крем-брюле,
Испачканное в угольной помаде.
Где маскарад – уже не карнавал,
Где снимок отложился негативом,
И в чёрной вьюге правят мрачный бал
Вороны белые и каркают ворчливо.
И вдруг так остро в этом январе —
Откуда взялся мой душевный голод? —
Захочется мне в Питер – в Питер? Мне?! —
В сырой и прежде нелюбимый город?!..
Гляжу в окно и ясно понимаю:
Мне нужно в Питер. Без него – всё не.
И прям сейчас, а не когда-то в мае:
Читать судьбу с листа – a livre ouvert.
ЦВЕТАЕВСКОЕ
Мне больно оттого, что Вы больны не мной,
Что не прийти мне запросто на ужин,
Что пролетая тихо над землёй,
Следов я наших там не обнаружу.
И в дом бревенчатый, за день до сентября,
Мне не ворваться, опрокинув вёдра,
И не спасти. Волос волнистых прядь
Легла на лоб. Но тот же профиль гордый.
Я эту боль не стану вытравлять,
Пускай мне душу вывернет наружу.
Пишу в словах упрямо букву «ять».
Нет никого верней тех, кто не нужен.
Колокола гудут по всей Руси,
И я, сжимая гроздь рябины зрелой,
Прошу у Бога: «Может, воскресишь?
Чтоб