к своему прилавку, Осташов не стал спрашивать у соседей, интересовался ли кто из покупателей его товаром. Он собрал картины, связал их, взвалил на спину и покинул «Вернисаж» навсегда.
Дома он снова развесил полотна по стенам, и с тех пор они свое место не покидали. И новые картины к ним не прибавлялись.
Последней работой Владимира, как уже было сказано, стал портрет матери, законченный накануне его торговой эпопеи. На картине молодая женщина сидела на мотоцикле. Казалось, еще миг – и она умчит по проселочной дороге в солнечные да веселые просторы.
На этот портрет, как и на другие висящие в комнате картины, Владимир со временем почти перестал обращать внимание. Из предмета ежедневных захватывающих размышлений они превратились в банальную часть обстановки.
Так было и сейчас, когда Осташов вернулся с балкона, где его терзали мысли о смерти. Он присел на край кровати и стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти себе какое-нибудь занятие. Несмотря на то, что минуту назад он решил начать вторую, совершенно не связанную с первой, блистательную жизнь, Владимир чувствовал в глубине души неуверенность и дисгармонию: очень уж близки были его логические построения к черте, за которой вновь начинала маячить мысль о неминуемости смерти.
Взгляд Осташова привычно, не задерживаясь, скользил по картинам. Но едва в поле его зрения оказался портрет матери, Владимир вздрогнул.
Ему припомнилось, как однажды в детстве, когда мать была молодой, а он, соответственно, – маленьким карапузом, она привела его в кабинет врача. У Вовы болело ухо, и доктор, быстро обнаружив причину боли – серную пробку, – решил вымыть ее марганцевым раствором. Приготовления к процедуре повергли Вову в панику. Врач положил на столик сверкающую металлическую воронку, изогнутую эмалированную ванночку и главное, самое чудовищное – огромных размеров шприц. Вова быстро слез с процедурного кресла, вскочил на колени матери, которая сидела на стуле рядом, и, уткнувшись в ее кофточку, горько зарыдал. Мать долго уговаривала его снова сесть в кресло, но это было бесполезно. Вова выл и лил слезы до тех пор, пока мать не сказала:
– Ладно, пойдем домой. Пробка сама вылезет, правда доктор? Не бойся, зайчик мой родной, все будет хорошо, успокойся.
Вспомнив сейчас этот случай, Осташов вдруг пожалел, что не может снова стать маленьким. Ему захотелось уткнуться, как много лет назад, в мягкую кофточку. Захотелось, чтобы мама с любовью погладила его по голове и сказала ласковым голосом: «Не бойся, зайчик, все будет хорошо, ты никогда не умрешь».
Впрочем, Владимир тут же устыдился этой секундной слабости и взял себя в руки. «Ничем она не поможет, – подумал Осташов. – Я на свете один. И я сам все могу».
Он встал и бодро прошелся по комнате.
– Так, курить я бросил, – вслух сам себе сказал Владимир. – Теперь надо мускулы подкачать. Это всегда пригодится.
«Интересно, сколько раз я смогу отжаться без передышки?» – подумал Осташов.
Он