куплено мамой в лавке Йоселя на деньги гостя. Не ускользнуло от меня и то, что постоялец не взял у матери сдачу от «солидной бумажки», как сказал отец.
…И снова из подпечья был извлечен чудо-саквояж. Из него гость вынул какие-то коробочки с красивыми наклейками; из коробочек извлек коробочки поменьше. А уж в тех – точно в сказке – обитали чудесные блестящие существа, тонкие и стройные, как солдатики на картинке. Это были иголки для швейных машин.
Раскладывая свои коробочки, гость напевал странную песенку, которая мне казалась тоже городской:
Русы косы у моей сестрицы,
Ста рублей до-ро-о-же каждая косица –
По копейке каждый во-ло-со-ок…
Да, ночной гость не был ни заезжим лектором, ни волостным милиционером, ни губернским партработником. Это был обычный «добытчик», кормилец семьи. Вполне вероятно, что ради своих швейных иголок он и переходил границу, становился контрабандистом. Сколько их тогда было! Красноармейцы-пограничники ловили их целыми пачками…
Чего дожидался он в эти два дня? Еще более сильной метели? Безлунной ночи?.. Успев изучить досконально и самого постояльца, и содержание его саквояжа, я с некоторой долей разочарования установил, что оружия у него не было. Ныне я с удовлетворением отмечаю это обстоятельство. Не хотелось бы, чтоб оружие омрачило одну из сильных детских влюбленностей…
Причудливо, как тропинки в лесу, то сбегаясь, то разбегаясь, пересекаются в жизни человеческие судьбы.
Я очень любил зимние вечера, когда горела наша пятилинейная лампа, отца не было дома, и мать по этой причине была веселой и особенно ласковой.
За окном завывала вьюга, а в печи уютно потрескивали сухие подсолнечные бодылья.
…Мать, печь, лампа – и я. Любовь, тепло и свет – три начала жизни. Начну с нашей лампы. Благодаря ей я мог не только чувствовать, но и видеть. Тень от лампы падала на потолок большим темным кругом. Душа лампы была для меня загадочной, но обладала особой притягательной силой. Я чувствовал: души вещей – за редким исключением – были добрые.
…В середине темного круга на потолке роился светлый круг, поменьше и весь подвижный, беспокойный. Я часами смотрел на этот круг. Неторопливый рассказ матери, и подвижный, полный копошившихся света и тени круг, как мне казалось, состояли в какой-то неуловимой для меня связи, рождая ощущение времени, без начала и конца.
Я не мог понять, почему неподвижная лампа и задумчиво-отрешенный двурогий язык фитиля отбрасывали на потолок подвижный круг темно-оранжевого света, весь зыбкий, вращающийся, точно водоворот…
Керосиновая лампа – одно из моих первых сильных удивлений. Это было чудо для меня куда большее, чем, скажем, автомобиль или телевизор для нынешнего ребенка. И подобно тому как современного мальчика занимают марки телевизоров, сложных, дорогих, цветных и всяких, меня занимали разные лампы. Отличались они линейностью. Чем больше линейность – тем лампа дороже.
У нас в хате светила