начерталась ещё одна пуля? Неизвестный рассыплет траурные речи и обнажит вдовство? Да и кто смел оказаться на землях Солнца, если гостей мы принимали редко и осторожно; никто напрасно не тревожил Гелиоса и близким другом зваться не мог. А традицию клана продолжили и теперь он крепчает деревом…кому это надо?
Смотрю на пистолет в руках; простой в использовании и тяжёлый в последствиях. Я могла – понимаю то – отпустить безвольных, попавших под влияние борзого Луки; могла, но тогда бы не ощутила всю безвкусицу мести. А она вправду безвкусная…ни сладости, ни горечи: пресно и просто. Месть не заслуживает внимания и многочисленных дум.
Переворачиваю пистолет в руках. В момент, когда Гелиос простился со мной, окатило странным чувством; я схватила брошенное оружие и, захлёбываясь горечью, направила на себя. Рвущиеся наперерез решительности слуги Монастыря не успели; глухой щелчок добавил криков и слёз. Пистолет – пустой – выбили из рук и уволокли меня к конвою. Не помню, отпиралась ли или послушно следовала. Не помню, что говорила и делала. Помню – время спустя – ударившее в лицо рассветное солнце; Гелиос улыбнулся мне и привёл в чувства. Окатил тревогой и осознанием произошедшее. Тогда же пришли особо увесистые думы.
Прячу пистолет и оглядываю застреленных. Как вам такое равноправие полов? Вскоре над несчастными вспорхнут голодные птицы; Хозяин Монастыря услышит сквозь распахнутое кабинетное окно клич падальщиков, насыщающихся его рабочими. Первому – прыгнувшему на меня и получившему пулю в грудь – птицы дорвут рубаху и склюют мягкое сердце, второго – пытавшегося убежать и завалившегося на живот – расковыряют по меткам изрешечённой спины, третьему – вовремя исповедавшемуся – выедят обнажившийся мозг, наличие которого доказано своевременным преклонением богине.
Убитые не тревожат меня, как тревожил первый павший – Лука. Не преследуют. Не морят. Не терзают. Боязно было выпустить пулю впервой; сейчас же я ощущаю, как во мне формируется принятие и знание «я могу». Это неправильно. Это неправильно?
Пешим шагом я возвращаюсь в Монастырь и оповещаю его Хозяина о трагичной гибели троих работяг-последователей.
– Это не похоже на Луну, которую я знал, – со скорбью протягивает Ян и следом натирает затылок: уверена, больше всего его беспокоит, как и чьими силами он будет избавляться от последствий моей горячности. И кто вернёт конвой…
– Луна, которую ты знал, была продана, – уродливо насмехаюсь я.
– Припоминаешь?
– Не даю забыть.
В первую очередь, себе. Здесь – за пределами дома Солнца – должна править только эта истина: друзей нет и быть не может; каждый пользуется случаем и возможностью, каждый отдаёт и предаёт каждого и каждый заботится о собственной исключительности.
– Я любила его, – обращаюсь к силуэту подле окна.
– Ошибаешься, Луна, – осаждает мужчина.
– Пока что ошибался только ты.
– Чего ты хочешь?
И я взрываюсь, вопрошая ответным прихотям и целям,