мне. Хан никогда бы никому не позволил прикоснуться к своей птичке. Он бы убил ее сам…Только я для него не птичка, а исчадие ада, и кому-то это на руку. Кто-то постарался убедить его в этом.
– Вот теперь в твоих глазах появилось то, что надо. Теперь в них появился страх. Прекращаем играть, верно? Начинаем показывать истинное лицо.
Но он ошибается, я не боюсь его, мне страшно, что…мы умерли. Что нас с ним больше нет, и этот изможденный и обезумевший человек не любит меня…он забыл, что значит любовь.
– Я и Тархан…
Не дает сказать, сдавливает снова горло так, что у меня темнеет перед глазами.
– Ты и Тархан. Это я уже понял. Ты и Сансар. Это я тоже уже понял.
Отрицательно качаю головой, но сказать ничего не могу. Он не дает.
– Даааа, я все понял. Сложил гребаные дважды два и понял, что ты есть такое. И знаешь, страшно стало мне.
Царапаю его запястья, хватаю воздух губами, я буквально чувствую, как они синеют и хватка слабнет, а я шепчу:
– Нет…все было не так…нет. Найди…найди Шамая. Заставь его сказать правду. Это он…он и Сансар…это он тогда вытянул меня из шахты, он.
– Лживая сука! Из шахты никого нельзя было вытянуть!
– Можно…послушай, прошу тебя, умоляю. Там был ход, сбоку. Едва я спустилась и закрыли крышку, меня потянули вбок и закрыли мне рот чем-то едким, я отключилась, а лифт поехал вниз. Больше я ничего не помню…Спроси у Шамая. Это он. Это был он.
– Шамай мертв!
Я судорожно сглотнула и замерла.
– Они все мертвы. Шамай, его гребаная жена, их дочь, их бизнес. Я все похоронил под толстым слоем пепла. Можешь плакать… я таки убил твоих приемных родителей. Плачь или скажи мне спасибо.
По моим щекам катятся слезы, и не потому, что они погибли…эти лживые люди, которые ради денег играли для меня спектакль, я плачу, потому что трусливый Шамай был моей единственной надеждой, и он мог сказать Хану правду.
– А теперь…теперь говори мне, куда вы дели Эрдэнэ? Где ты спрятала мою дочь, тварь? Или что сотворила с ней! Если не скажешь, тебя будут пытать!
Какие жуткие у него глаза. В них не осталось света, любви только мрак и мертвый холод, и мне кажется, что по моим щекам тоже катится лед. Он замораживает меня, заковывает мое сердце в безумный холод. И я не плачу, я замерзаю, я превращаюсь в камень рядом с ним. Даже когда…когда я думала, что он мертв, мне не было так больно, как сейчас. Как же так, Хан? Как же так? Я бы почувствовала тебя душой, я бы узнала тебя среди миллиона других с закрытыми глазами, а ты…ты смотришь мне в глаза и не видишь. Как слепец, как глухонемой, как с ампутированным сердцем. Что там у тебя в груди? Черная дыра, кишащая червями? Где мой Хан? Что ты с ним сделал?
– Как ты мог подумать, что я причиню зло Эрдэнэ? Как?
– Ты причинила! Я знаю! Больше было некому! Ты это обговаривала с Дьяволом там…у Сансара? Ты говорила с ней? Как тебе удалось…как?
Сдавил мое лицо пальцами и наклонился ко мне так низко, что теперь его зрачки были в миллиметре от моих. Страшные, черные болота, в которых я тону,