углубляться внутрь чужой, занятой неприятелем страны без содействия корпусов Йорка и Бюлова, а прусское правительство желало, чтобы наши войска оттеснили французов за Эльбу, и не решалось явно действовать против общего неприятеля[78].
Граф Витгенштейн, при свидании с генералом Йорком, удивлялся его холодности к общему делу, но Йорк не мог поступать иначе: ему надлежало убедиться, что его действия будут одобрены правительством, тем более что он имел причину сомневаться в благосклонности к нему короля Фридриха-Вильгельма. Несмотря на отрешение Йорка от начальства вверенным ему корпусом, он, не имея о том официального сведения, не только продолжал командовать войсками, но, в качестве генерал-губернатора Восточной Пруссии и королевского наместника, созвал областных депутатов и побудил их к народному вооружению. На донесение королю генерала Йорка обо всех этих действиях не последовало никакого ответа; а проезжая через Мариенвердер для свидания с графом Витгенштейном в Конице, Йорк встретил прибывшего обратно из Бреславля майора Тиле с приказанием ему «представить в военно-судную комиссию оправдание, исключительно в военном отношении, насчет заключенной им конвенции». Когда Йорк сообщил графу Витгенштейну о предстоявшей ему поездке в Бреславль для оправдания своих действий, полководец наш, изумленный неожиданной вестью, писал императору Александру I, что «предание суду генерала, оказавшего такие важные услуги общему делу, может иметь весьма невыгодное влияние на общее мнение». Государь, в ответ на донесение графа Витгенштейна, повелел ему немедленно успокоить Йорка насчет его опасений и предложить ему собственное свое ходатайство в его пользу[79]. Но Йорк отклонил сие предложение, изъявив чувство признательности своей, но заметив, что, по-видимому, все дело затеяно только для формы.
Весьма замечательно, с какой нерешительностью приступало прусское правительство к разрыву с Францией и к союзу с Россией. В повелении от 8 (20) февраля было предписано Йорку «наступать к Одеру так, чтобы постоянно находиться позади русских войск. До получения дальнейших приказаний хранить сие повеление в тайне и не открывать враждебных действий против французских войск». Такое же предписание было послано генералу Бюлову, а Борстелю, с собранными им войсками, повелено оставаться в Кольберге. Между тем Борстель, еще не успев получить это предписание, донес королю, что он «не ожидая далее поступления приказа Вашего Величества мя вступил или в ближайшем времени вступлю в Кенигсберг в Неймарке, но при этом повергаясь к стопам Вашего Величества, прошу дать нам волю действовать»[80]. 17 (1 марта), уже по заключении Калишского договора, король, извещая о том Йорка, писал: «Поспешите наступать к Одеру. Но не объявляйте еще о подписании союзного трактата, потому что ход переговоров с Францией сему препятствует; обо всем же прочем войдите в соглашение с генералами графом Витгенштейном и Бюловым, которого подчиняю вам впредь до получения его войсками иного