Не будет большим преувеличением сказать, что в каждом доме остяка хранился припрятанным для особых случаев медвежий череп. Обвиняемого в краже ставили перед ним, вкладывали в руку медвежью лапу, и он должен был, например, произнести: «Если я взял зверя из чужой ловушки, то ты, лесной старик, разорви меня вот этими когтями»[518]. Человеку, убившему медведя, – а это в принципе не запрещалось – следовало попросить у него прощения во время специального медвежьего праздника. Глубоко почитался также лось. А растущая рядом друг с другом пара обособленных деревьев называлась дедушкой и бабушкой. Ханты разговаривали с ними, просили совета, приносили им подарки. Конечно, особо почитался огонь.
Русские священники, следуя указаниям свыше, принялись вовсю остяков крестить. Правда, по выражению первого русского историка Василия Никитича Татищева, они их скорее «/…/ перекупал[и], да белые рубашки наде[ва]л[и], и оное [за] крещение пощитал[и]»[519], то есть относились к делу исключительно формально. И остяки – так же как, кстати говоря, и очень многие другие коренные сибирские народы, – надев крестик, продолжили общаться с теми, с которыми были лучше знакомы. С духами. Им было совершенно непонятно, как это Иисус Христос или его мама Богородица помогут найти им зверя или поймать рыбу. Ведь они же не знают ни этих мест, ни их обитателей! Кроме того, ханты считали, что все их умершие предки живут под землёй такой же жизнью, как и они, и никто там не мучается в аду и не бездельничает в раю. Все работают! И произошла невероятная мешанина старых верований с новыми. Так, например, уже упоминаемый бог Торум слился с любимым защитником русского человека – святым Николаем и получил имя Микола-Торум. А одна из самых почитаемых богинь А́нки-Пу́гос оказалась наделённой чертами Богородицы, но сохранила дар предвидения, потому что без этого дара «уважаемым человеком» она быть просто не могла. Мамонты, которые, по их мнению, тоже живут под землёй – ведь кости-то их находятся там! – да ещё иногда и плавают под водой, раньше могли проглотить из-под этой воды целый огромный корабль русских, а теперь, с приходом христианства, им под силу разве что только лодку перевернуть[520]. Таких милых примеров по всей Сибири множество, и многие эти образы на удивление сильны до сих пор.
Ко времени правления Ивана IV Грозного часть сибирских земель уже прочно входит в состав русского государства. В 1577 году царский титул, в частности, гласит: «/…/ великий государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси и владимирский, московский, новгородский, царь казанский, царь астраханский, государь псковский, /…/ у́дорский, обдо́рский, ко́ндинский и всея Сибирские земли и всея Северные страны повелитель и иных многих земель и государь и обладатель»[521]. Ну, со «всея Сибирскими землями» да «всея Северными странами» царь, конечно, погорячился, а вот с более конкретными их частями был прав. (Справедливости ради следует, однако, отметить, что эти удорскую, обдорскую и кондинскую области в свой титул включил