наплел Меншикову, что Девьер противостоит его замыслам, то ли Меншиков увидел наконец момент разделаться с навязанным зятем. Как бы там ни было, он добился у императрицы указа о назначении следственной комиссии для суда над Девьером. Указ этот он составлял, несомненно, сам. И прописана там была, если подумать, откровенная ерунда: якобы Девьер, когда весь двор скорбел об ухудшении здоровья императрицы, наоборот, веселился и говорил племяннице императрицы, что плакать вовсе и не надо; якобы говорил то же самое и цесаревне Анне Петровне: мол, плакать не надо, лучше выпить бокальчик вина, якобы, встретив заплаканную цесаревну Елизавету, только смеялся, да вдобавок как-то не так шутил с цесаревичем касательно его будущей женитьбы.
Обвинения, согласитесь, какие-то несерьезные. Во всяком случае, слабоватые для того, чтобы судить довольно высокопоставленного сановника. Ну что же, Меншиков прекрасно знал самый надежный способ погубить соперника: подпустить политических обвинений (что прекрасно действовало не только в России). Он и подпустил, тут уж его учить было не нужно. Наплел уже плохо воспринимавшей реальность императрице, что негодяй Девьер вдобавок всячески интригует против планов Екатерины назначить наследником будущего Петра II и его женитьбы, мало того, сколотил партию единомышленников. Началось следствие, как легко догадаться в полном соответствии с традициями того времени: генерал-лейтенанта, графа и сенатора без всяких церемоний вздернули на дыбу. После двадцати пяти ударов кнутом он признал все обвинения и назвал «сообщников». Императрице тут же отправили доклад: «Преступники дерзали определять наследника российского престола по своему произволу и замышляли противиться сватанию великого князя, происходившему по высочайшей воле».
Буквально за несколько часов до смерти императрица подписала указ, по которому Девьера, лишив всех чинов, титула, орденов и званий, закатали в ссылку на край света – в Охотск. Заодно туда же отправили и близкого к нему чиновника Скорнякова-Писарева. Держали, правда, на свободе. Ну, а дальше началась не столь уж редкая в тогдашних российских условиях трагикомедия. В отдаленных уголках Российской империи крайне трудно было с «квалифицированными» кадрами.
(Да что там «отдаленные уголки», если примерно в то же время в Европейской части России выпустили из острога и отправили учительствовать экземпляра, отсиживавшего срок за третье убийство. Можно представить дикую кадровую нехватку. Те, кто принял такое решение, рассуждали, должно быть, хозяйственно: человек образованный, учить детишек может как следует, а что до трех убийств – это, в конце концов, не политика, Боже упаси, а чистая бытовуха…)
В общем, сотоварищ Девьера по несчастью Скорняков-Писарев был назначен в Охотск сборщиком ясака – с юридической точки зрения оставаясь ссыльным, лишенным всех прав. И занимал эту хлебную должность около девяти лет. Потом, как случалось со многими, люто заворовался. Тут только местное начальство вспомнило,