ему всё меньше нравилась непринуждённость её отношений с юношами, становившимися завсегдатаями (тут он строил самые разные предположения). Лучше всего, считал Свешников, молодожёнам было бы всегда оставаться вдвоём, и не видел (а если видел, то словно бы – близорукими глазами, различающими лишь прекрасно размытые контуры да пушистые огоньки), что Юлия больше не радуется его обществу, всё чаще скучая и раздражаясь и любовью мужа к чтению, и его работой, требовавшей не одних урочных, но и ночных, принадлежащих семье часов; увидев же наконец кое-что, он долго не понимал, что такая раздражительность вызвана не его собственными промахами, а какой-то её, Юлии, скрытой виною перед ним. Гости между тем раз от разу наглели, и кое-кому приходилось даже и напоминать о существовании определённых правил, но до скандалов не доходило, а последующие, наедине, мимолётные вспышки Юлии относились непременно к чему-то другому и оказывались вполне объяснимы, так что Дмитрий, почти обманутый этой достаточно обыкновенною жизнью, не переставал ждать, что они, не просто влюблённая, а наконец – супружеская пара – когда-нибудь притерпятся друг к другу; впереди были десятилетия. В действительности у них не оказалось и года: вернувшись однажды поздней весною из командировки, он обнаружил записку на столе и пустые полки – в шкафу.
«Как пришла, так и ушла», – долго потом сокрушался Дмитрий, как будто предпочёл бы разоблачения, баталии, а следом – и мелкую месть неизвестно за что.
Потянувшиеся затем холостяцкие годы Свешников не назвал бы пропавшими зря: вернув себе право распоряжаться временем (если только им вообще можно распоряжаться), он теперь мог не спешить всякий вечер домой, а засиживался, сколько заблагорассудится, в лаборатории, да и дома тоже либо работал в своё удовольствие, либо читал допоздна. Странным образом у него стало даже больше свободного времени, чем до женитьбы. Вместе с тем холостяцкой жизни пристало быть холостяцкой во всём, и хотя уход Юлии казался Свешникову настоящей утратой (а может быть, именно поэтому), он, поддаваясь уговорам друзей, скоро перестал чураться их простых развлечений. Поводов для добрых пирушек искать не приходилось; не секрет, однако, что как раз в отсутствие женщин и заводятся, распаляя участников, разговоры о них, начинаясь с воспоминаний о былых победах и доходя до сетований по поводу этого самого отсутствия. В их случае сетования бывали столь искренними и пылкими и повторялись так верно, что с течением времени за столом стали неизвестно откуда появляться и незнакомые дамы, приятные в нужных отношениях и, что важно, не обременённые излишним интеллектом. Дмитрий поначалу малодушничал, считая долгом хранить верность сбежавшей жене, но по прошествии месяцев всё ж убедил себя в том, что одна из глав его жития давно дочитана до точки и пора обратить внимание на новые сюжеты – как годящиеся лишь для вставных эпизодов, так и способные протянуться через многотомную, он надеялся, эпопею. Именно потому, что никто в его глазах не выдерживал сравнения с Юлией,