времени», спешит сорвать и последние, наиболее зрелые плоды с пышного древа искусства, отцветающего на истощенной почве. Другой вливает свежие соки в гибнущий ствол и гордо покачивает мощными ветвями, под сенью которых отдыхают последующие поколения.
Моцарт – спокоен, жизнерадостен, ласков, изящен, полон веры и любви.
Преобладающий характер произведений Бетховена – демонизм; в adagio его больше тоски, мрачного настроения, отчаянных рыданий, нежели грусти и элегической печали, в allegro больше мятежного, бурного задора, страстных порывов, чудовищных, грандиозных, нежели веселья, ликованья. Всюду рвется наружу та демоническая сила, которая зародилась в человечестве на заре XIX века, которая открыла человеку ужасающую, безутешную картину потери смысла жизни, которая обострила проблему индивидуализма, проблему личности, когда наука указала человеку его место в мироздании, когда с боготворимых идеалов были сорваны последние лохмотья одеяний. Вместо спокойного, ласкающего, жизнерадостного менуэта наш «титан» (как прозвал его Берлиоз) вводит в симфонии, квартеты и сонаты совершенно новую форму – скерцо – нервно-оживленное, часто стремительное, мучительно раздражающее, драматически безнадежное.
Памятник Моцарту в Вене
Во 2-й и 4-й частях своих значительных произведений (сонатной формы) и в отдельных творениях он с увлечением и безгранично развивает форму вариаций, на множество разнообразнейших ладов варьирует избранные темы, как бы отражая своим вдохновением всю шкалу чувств и мыслей, нарождающихся бесконечными звеньями вслед какой-либо идее; Бетховен не в силах петь жизнерадостных мелодий, подобно Моцарту, потому что не видит в жизни ничего радостного, а то, что толпа считает таковым, представляется ему лишь суетой сует; Бетховен не способен воспевать библейских героев, ни царей, ни ангелов, ни богов, как это делали Гендель и Бах, потому что философский взор его пронизывает облака фимиама и замечает безнадежные, неисправимые трещины в пьедесталах всех этих кумиров, замечает лишь выветривающиеся глыбы мрамора на месте божественных образов; еще менее способен Бетховен наивно резвиться, подобно Гайдну, или забыться в бравурной игре звуками, подобно многим другим своим талантливым предшественникам. Он мыслит и чувствует, как Манфред, как Фауст, и в звуках своих выражает их настроения, оболочку этих мыслей и чувств, отравленных поэтическим ядом вертеровских страданий.
Музыка Бетховена затрагивает чувство страха, ужаса, скорби и возбуждает то самое бесконечное стремление, которое представляет собой сущность романтизма. Он чисто романтический композитор; не потому ли ему меньше удавалась вокальная музыка, которая не имеет характера неопределенного стремления, но изображает только определенные эффекты, выраженные словами, а не те, которые принадлежат к сфере бесконечного?.. Музыкальную толпу гнетет могучий гений Бетховена, она тщетно с ним борется! (Гофман.)
Величие