успела запрыгнуть в кровать, как в комнату вошла служанка и стала разыскивать нож, пропавший за завтраком. Она сокрушалась, что хозяйка спросит с неё и вычтет из жалования за этот дорогой серебряный нож. Но я не поддалась жалости, потому что у меня появилась цель. Потом, когда я найду письмо, то непременно верну нож. Тихонько положу где-нибудь и всё.
В исследовательском угаре прошло некоторое время, пока я не осмотрела все зеркала. Нигде ничего не обнаружилось, за исключением того, что за одной рамой лежал клочок бумаги, на котором были какие-то расчёты грифельным карандашом. Но надо было видеть меня, когда я обнаружила этот листок! Я даже задрожала, и это был знак, что мною овладела настоящая мания.
Оставался старинный туалетный столик с зеркалом в маменькиной спальне. За ним я безуспешно охотилась в течение двух недель, потому что всё время кто-то мешал, а потом решила оставить эту затею на время.
После моего окончательного выздоровления я снова потребовала к себе учителя танцев, уже обрадовавшегося было оттого, что так удачно избавился от меня.
Швед вернулся, раздраженный моей недетской настойчивостью, и продолжил уроки, ничуть не собираясь делать мне послаблений после болезни. Может быть именно благодаря этому, я восстановилась очень быстро.
А через некоторое время меня взяли в школу балета, где я познала мучительные боли в ногах, растертых до крови, жёсткую муштру, зависть к первым успехам, ненависть, и даже драки между воспитанницами.
Я жила там, на полном пансионе, и каждый раз, когда родители навещали меня, боролась между желанием закричать им вслед: «Заберите меня отсюда!» и страхом, что они ответят: «Ты же сама этого хотела, вот и сиди тут теперь!».
Могу только добавить, что за это время я умудрилась осмотреть все зеркала в училище и даже в личных комнатах преподавателей. Пару раз меня чуть не поймали, но я научилась так виртуозно вскрывать рамы зеркал, что это занимало у меня какие-то минуты. Не всегда удавалось поставить раму точно на прежнее место, и тогда зеркала падали и разбивались при малейшем движении ветра или от стука двери, вызывая трагический шок у окружающих, воспринимающих это, как дурную примету.
Не буду углубляться в подробности этих лет моей жизни, наполненной отработками бесконечных арабесок, батманов и плие. Всё это уже было описано в мемуарах моих современниц-балерин.
Я была упорна, как дьявол, и всё-таки дождалась, когда поседевший за эти годы Швед, после выпускных экзаменационных выступлений подошёл ко мне и, наклонив голову, сказал: «Ну что ж, девошка моя, ты достойна несомненной похвалы. Я беру все свои скептические слова назад. Буду рад и дальше с тобой работать!». Это были слова, заставившие меня лететь домой, как на крыльях.
Потом была работа в кордебалете. Второстепенные роли, но рядом с самыми прославленными мастерами. И вот уже – первые сольные номера, во время которых я отдавалась танцу полностью, и с такой страстью, что потом меня даже отливали водой. Появились первые поклонники.