уже много лет.
– Но ты ничего не говорила.
– Это совсем не обязательно.
– Преподнести сюрприз, тем более в такое время…
– Прости, я старалась быть честной…
– Я все же думаю, нам следует отменить Большое турне…
– С какой стати?
– Ты все еще хочешь поехать? С этим мечом, зависшим над нами?
– Думаю, да…
– Похоронный кортеж, путешествующий по Италии…
– Совсем не обязательно. Может быть и весело.
– Если хочешь отменить отели, то нужно это делать сейчас.
– Я только что сказала, что хочу поехать. Почему ты никогда не выслушаешь?..
– Потому что, если ты действительно живешь в аду…
– Не впадай в мелодраму, милый, это не поможет.
– Не знаю, зачем ты это предложила, если не хотела…
– Но я хотела и до сих пор хочу! – Она остановилась, взяла меня за руку. – Давай отложим другие решения до осени. Отправимся все вместе путешествовать, проведем фантастическое время с Алби…
– А потом вернемся и распрощаемся? Тебе даже не придется распаковывать чемодан, просто зашвырнешь его в такси – только тебя и видели…
В этом месте она обычно вздыхала и брала меня под локоть, как будто ничего не случилось.
– Там видно будет. Посмотрим, как все получится.
И мы вели Мистера Джонса домой.
20. Карты
Маршрут сформировался: Париж, Амстердам, Мюнхен, Верона, Венеция, Флоренция, Рим и Неаполь. Конечно, моей жене довелось побывать почти во всех этих городах, совершая эпическую одиссею, во время которой она, прежде чем поступить в школу искусств, в течение нескольких лет курила марихуану, целовалась с местными парнями, работала официанткой, гидом, няней. В первые дни нашего романа, когда моя работа и ничтожные финансы позволяли, мы иногда летели дешевым рейсом в какой-нибудь европейский город; и при виде скамейки, бара или кафе Конни пускалась в воспоминания о тех временах, когда она с друзьями целую неделю, которую они провели на Крите, спали на пляже, или рассказывала о дикой вечеринке на заброшенной фабрике недалеко от Праги, или о безымянном юноше, в которого она безумно влюбилась в 1984-м в Лионе, – механике с завода «Ситроен», пропахшего машинным маслом, с сильными руками и сломанным носом. Я обычно улыбался, хоть и с трудом, старался сменить тему, но «повидать мир» для Конни означало что-то другое. Была там, поимела его – так мы шутили. Европа означала первую любовь и закаты, дешевое красное вино и самозабвенные объятия.
Подобного путешествия мне в свое время не устроили, частично из-за отца, ярого патриота, негодовавшего, что мир отказывается подчиниться, освоить приличный английский и жить, как мы. Всё, даже с отдаленным намеком на «иностранное», вызывало у него подозрение: оливковое масло, метрическая система, ресторанная еда, йогурты, мимы, покрывала, удовольствия. Его ксенофобия не ограничивалась одной Европой; она приняла международный характер и не знала границ. Когда мои родители приехали в Лондон, чтобы отпраздновать мою докторскую диссертацию,