мере, пес был мне признателен, он видел, что я не желаю ему зла, я гладил его, а он вилял хвостом. Мы оба были счастливы. И этого было достаточно.
Я принимал жизнь по мере ее движения.
Я не вступил в банду. Я переходил от одних к другим, оставаясь одиночкой.
Одиночкой, который нуждался в других людях. И у меня уже было огромное желание Другого. Я общался с американцами, которые были в то время Другими в Шатору. У них были огромные машины, блестящие ботинки, от них приятно пахло мылом. В восемь лет я покупал у них сигареты и виски. Потом ехал к алжирцам, которые тоже были Другими в Шатору, чтобы предупредить их, когда узнавал, что намечается погром.
Еще я много времени проводил на вокзале. Мне нравилось смотреть на людей, которые куда-то уезжали, на тех, кто возвращался, и тех, кто их встречал. Глядя на эти лица, я сам становился путешественником. Иногда я брал билет на причал, чтобы сделать вид, что откуда-то возвращаюсь. Рисуясь, терялся в толпе, готовый что угодно кому угодно наплести.
Я целыми днями болтался на улице, постоянно зависал у кого-то дома, в любое время суток.
Не то чтобы я искал семью, – меня вело любопытство.
Дома никто обо мне не заботился. Поскольку все знали, что спицы меня не доконали, было ясно, что я все переживу. Так что меня просто оставили в покое.
Я никогда не видел в том неприятия, только доверие.
Свободу.
И всегда умел этим пользоваться.
Здесь, как и там, в Другом.
Я не доверяю образованию, как и любому виду обучения.
Ребенка надо любить и оставить в покое.
Быть любимым – единственное, что дает свободу, силу.
Образование может сделать тебя придурком, обременить.
Худший из всех путей – у тех, кого не любили, а лишь воспитывали.
Что до меня, мое воспитание можно назвать подзаборным. И это здорово. На помойке можно найти все что угодно.
Если тебя любили, у тебя достаточно сил воспитывать самого себя.
Быть другим.
Ребенок – всегда поэт.
Зло – это то, что противится нашим детским чувствам.
Все, что омрачает нашу поэзию.
Дети должны просто жить. Мы ничего не можем им навязать, мы ничего не должны им навязывать, тем более то, что нужно нам. Их сразу видно: детей, что пребывают в радости, и тех, кто целиком во власти родителей. Тех, кто живет своим настоящим, и тех, кому их настоящее не принадлежит.
Ребенок должен найти собственные ответы.
То есть отвергнуть родительские.
Все готовые ответы.
Это проза, которая только иссушает его поэзию.
Вопрос должен вести его к следующему вопросу. Как в Талмуде, этом великолепном букете вопросительных знаков.
Ребенок должен идти своим путем. Путем, который приведет его к самому себе.
Поэтому мы должны оставить его в покое.
Позволить ему разрушать тебя, – потому что, хочешь ты того или нет, твой ребенок тебя cломает. Во всяком случае, надо желать, чтобы у него получилось. И чем быстрее он тебя сломает, тем лучше, потому что тем быстрее в глубине души он тебя восстановит.