на Негритянский остров.
На остров, о существовании которого никто из туда приглашенных, получается, не имел ни малейшего представления.
Блор, как она помнила из романа, ехал на остров, выдавая себя за некого Дэвиса, потому что судья нанял его в качестве охранника для драгоценностей хозяйки дома, что на самом деле было всего лишь еще одной уловкой, дабы заманить алчного экс-бобби в ловушку.
На остров, которого, как Атлантиды, не существовало.
Но куда тогда держал путь Блор-Дэвис, наверняка также получивший приглашение на бледно-синей бумаге?
В советском фильме его играл Алексей Жарков, а реальный Блор-Дэвис (а он был более чем реален, потому что Нина ощущала аромат дешевого парфюма, исходившего от него, вперемежку с табаком и потом), был невзрачным типом с бегающими глазами и жидкими рыжими волосами.
– Нина… – произнесла девушка и осеклась. Ну да, Нина Петровна Арбенина она звалась в своем мире, и тем более в России, а тут, в литературной вселенной, базировавшейся на романе Агаты Кристи, да еще в Британской империи лета 1936 года, была совсем иным человеком.
Точнее, должна была быть, чтобы получить возможность оказаться на Негритянском острове.
Если тот, конечно же, существовал в действительности.
Пусть и литературной.
– Вера, – ответила она. – Вера Клейторн.
…Ну да, если она и могла выдавать себя за кого-то, то только за няню и учительницу Веру Клейторн, которую в первом советском триллере играла Татьяна Друбич, за последнего «негритенка», чья вина заключалась в том, что она намеренно позволила вверенному ее попечению мальчику, стоявшему между ее любимым и деньгами с аристократическим титулом, выплыть в открытое море – и, конечно же, быть унесенным течением и утонуть.
Только вот любимый, интуитивно разгадав истинную подоплеку того, что все считали трагическим несчастным случаем и шалостью непослушного ребенка, за которую тот столь жестоким образом поплатился собственной жизнью, ничуть не виня коварную гувернантку, отвернулся от нее, а затем, наклюкавшись на океанском лайнере, излил душу первому встречному, который участливо внимал его пьяной исповеди.
Тем чутким слушателем был судья Уоргрейв.
Раздался чей-то вздох, а мисс Брент захлопнула Библию и заявила:
– Фамилия у вас английская, но вы ведь из Германии, как вы сказали?
Ну да, от акцента она избавиться не могла, было бы глупо выдавать себя за истинную британку, поэтому пришлось прибегнуть к трюку.
Немка – потому что теперь, выйдя замуж за Женю, она стала Ниной Дорн.
Хотя и не меняла фамилию.
– Моя матушка была англичанкой, а отец немцем, – пояснила Нина.
Мисс Брент, сверкая пенсне, заявила как отрезала:
– Вашим родителям следовало привить вам английский без акцента! Говорите вы понятно, но сразу слышно, что иностранка!
Подчеркивать этот момент мисс Брент явно нравилось, и живи она на век позднее, наверняка бы являлась безоговорочной сторонницей «брексита» и выдворения «всех