Лев Николаевич Александров. Она участвовала в его спектаклях до выселения.
Актриса Булгун Бадмаевна Бальбакова приходила к ней домой на переулок Победы, не далеко от театра и за чашкой чая они вспоминали молодость, смеялись и плакали. Это мне рассказывала Булгун Бадмаевна, когда я приехал из Ленинграда. Булгун Бадмаевна всегда подытоживала свой разговор:«Береги маму. Ей, как и мне, без мужа тяжело досталось».
Мы с мамой ходили к ней в гости. Она жила тогда возле бани на ул. Виноградова в общежитии. После ухода из жизни Булгун Бадмаевны мама часто вспоминала свою подругу.
Когда они «заседали» с мамой в землянке, то вспоминали про довоенный театр и Сибирь. Сибирскую жизнь не хаяли, а по-женски обтекали суровую сибирскую одиссею, а вспоминали какие-то забавные случаи.
Мама уважала Булгун Бадмаевну за её оптимизм. Когда мы жили с мамой на 3-м микрорайоне она частенько говорила про нее.
«Посиди возле меня» была дежурная фраза у мамы. Это значит что-то важное хочет сказать. Внука, Алишера, она любила и всегда говорила: «Он маленький, ничего ещё не понимает. Не обижай его. Свози куда-нибудь». То поколение, которое прошло Сибирь, депортацию, были мудрее, добрее, оптимистичные, вещизмом не увлекались, были совестливые и порядочные.
В Сибири она вставала рано. За ночь землянка промерзала. Мама зажигала керосинку, закладывала дрова в печку, ставила чугунок с водой и варила картошку. Берегла керосин. Приехали в Элисту в 1957 году, ходил в центр за керосином, где была очередь, тоже была напряженка с этим энергетическим сырьём. Согрев землянку, сварив картошку, она будила меня. А мне не хотелось вставать в ещё не согретой землянке. Поставив алюминиевую чашку с картошкой, она уходила на работу в 6–7 часов утра. На улице темно и в комнате мрак. Окна были чуть не на уровне земли и снег лежал до самого верха окна. Я уходил в школу в 7–30, после школы часа в 3 я доедал остывшую картошку и принимался за уроки. Тогда я прочёл книгу Аксакова «Детские годы Багрова – внука» и ужаснулся контрасту моей жизни и Багрова – внука.
Вечером приходила мама с работы часов в 8–9, я уже спал. Она зажигала печку и будила меня. Я, сидя спиной к плите-печке, слушал рассказы мамы и чистил мелкую картошку мне на завтрак. Она рассказывала про театр и знакомых с какими – то странными фамилиями, тогда мне так казалось. Вспоминала какого –то Бузутова, про прокурора города Хонхошева, который пристроил её нянькой к главе республики Анджуру Пюрбееву. Про его жену Нимю Хараевну, с которой я познакомился в Элисте в 1970-х годах. У них было 3 детей. Мама за ними присматривала, кормила. В 2000-х годах старший сын Анджура Пюрбеева Лев часто бывал у нас и расспрашивал у матери об отце, о тех 30-х годах.
В Сибири она рассказывала мне о прошлом, а в Элисте в 1980-2000-х годах расспрашивала уже меня о театре, о том, о сём. А я, постоянно куда-то спешащий или не спешащий, посижу с ней на кухне только во время завтрака и обеда. А в поздний ужин мама уже спала. Я приходил с вечерней репетиции поздно, после 9–10 часов вечера. Утро, вечер репетиции и так более четырёх десятилетий. Маме