чтобы никто не видел, она подошла к печи и провела рукой над поленьями. Сила отозвалась волной тепла. Водя запузырилась, зашипела на древесине, сразу посветлевшей.
– Вот. Сухие, – улыбнулась девушка.
Глаша неодобрительно покосилась на хозяйку.
– Осторожнее бы вы, Настасья Платоновна, с шалостями такими. Что, если кто увидит?
– А кто увидит? – отмахнулась Настя, – тут кроме меня да тебя и нет никого!
– Оно-то так, токмо постелей-то две. Стало быть, соседка у вас имеется!
– Имеется, – подтвердила Настя, вновь садясь на кровать. – Зябко как, Глаша, ты печь-то подожги!
Та послушно постучала кресалом, поджигая трут. Разведя огонь, она прикрыла заслонку и повернулась, явно желая выведать подробности, как хозяйку зачислили в фрейлины, и откуда вдруг Настя водит знакомства с преображенцами.
К счастью девушки, не желавшей отвечать на вопросы молочной сестры, дверь в комнату отворилась и на пороге возникла высокая темноволосая девица в желтом платье.
– Ты, что ли, новенькая? – она с любопытством посмотрела на сидящую на кровати девушку.
– Наверное, я.
– Лизетта ко мне весточку отправила. Просила за тобой присмотреть, пока сама на дежурстве, – девица с завистью посмотрела на огонь в печи, – Не дымит! А у нас дрова сырые!
Глаша бросила многозначительный взгляд на хозяйку, Анастасия сделала вид, что не заметила, внимательно рассматривая незваную гостью.
– Дарья я, – представилась та, – Соседка твоя и Лизетты. Вы с ней в этой комнате, а я одна – в соседней. Остальные – в других домах расселены.
– А почему ты одна живешь? – вырвалось у Насти.
Девушка хмыкнула:
– Каморка там, а не комната. Вторая кровать не поместится, да и окна нет, окромя меня никто туда и не хотел.
– А ты захотела?
– Меня и не спрашивали. Я ж во фрейлинах из милости государевой, а не по протекции, как остальные.
Настя слегка смутилась.
– За меня тоже никто не просил, – тихо сказала она. – Елисавета Петровна сама так решила.
– Значит, понравилась ты ей! – улыбнулась Даша.
Улыбка преобразила фрейлину, сделав почти красавицей. Настя лишь махнула рукой в ответ: она до сих пор с трудом вспоминала все, что произошло на аудиенции. Да и Белов почему-то просил не говорить никому. Ссориться с женихом, пусть даже и нежеланным, не хотелось.
– А сколько у Елисаветы Петровны фрейлин? – поинтересовалась девушка, желая сменить тему разговора.
Дарья в задумчивости покусала губу.
– С тобой девять будет. В прошлом году аж двенадцать было, да Марфа умерла от простуды, Анна в опалу попала, а Матрена и Пелагея замуж вышли. Им обеим государыня приданое дала аж на двадцать пять тысяч каждой!
– Сколько? – ахнула Настя, думая, что ослышалась.
– Двадцать пять тысяч. Сервизы, гарнитуры, украшения бриллиантовые… – Дарья завистливо вздохнула. – Но они обе богатые были… А тебя-то как звать?
– Настасья.
– Настя