появились через несколько минут, оба бежали бегом. Оказывается, они просто проспали, будильник почему-то не сработал. Бенджамин пришел в ярость от их дурацких оправданий, поскольку адресовались они не ему с Луисом, а Брайанту. Вот если бы произошло нечто важное, чрезвычайное, какой-нибудь несчастный случай, внезапная смерть одного из членов семьи… Мама поцеловала его. Отец обнял и сказал, что выглядит он замечательно. Мама обратилась к Луису:
– А не рановато ли есть конфеты? – Она тут же бросилась целовать его и поцеловала, наверное, раз сто.
Отец достал двадцатидолларовую купюру и протянул Брайанту. Тот разыграл целый спектакль, делая вид, что пытается отказаться.
– Да берите, берите, – сказал отец Бенджамина и наконец все же умудрился втиснуть бумажку в полураскрытую ладонь Брайанта. – Лишние несколько долларов студенту никогда не помешают.
Бенджамина так и подмывало вырвать двадцатку из руки отца, но еще не пришло время позволять себе такие поступки.
– Должен сказать вам, мистер Федров, – панибратски заметил Брайант, – мальчики у вас просто замечательные. Просто чудесные мальчики!..
Бенджамин шепотом выругался, однако все же пожал руку Брайанту, когда тот подошел и с фальшивой улыбкой заметил:
– Потрясающее было лето, Трис, старина. – Бенджамин тут же понял, что сказано это нарочно и со злым умыслом. С целью напомнить о провале в лагере Кейнога. – Надеюсь, встретимся снова, следующим летом?
– Да, – буркнул Бенджамин, – да, конечно.
– Трис? Трис? – удивленно переспрашивал отец. – А что это означает?
– Это сокращенное от Тристан, – сказала миссис Федрова, бывшая преподавательница музыки. – Это был рыцарь Круглого стола. Он… э-э… – Тут она замялась и даже покраснела немного от смущения. – Он… э-э… ну, заигрывал с женой своего друга, короля Артура. А звали ее Джинерва.
Израиль Федров с подозрением посмотрел вслед Брайанту, уходившему по причалу.
– Все же несколько странное прозвище для тринадцатилетнего мальчика, – пробормотал он.
Бенджамин знал, что если б Брайант назвал его «центральным филдером», отец бы понял, даже счел бы это за комплимент. И еще больше полюбил бы за это Брайанта. Но ему вовсе не хотелось объяснять отцу, что никакой это не комплимент, скорее – совсем наоборот, не хотелось вдаваться в истинную подоплеку их с Брайантом взаимоотношений. Ему вообще не хотелось говорить о Брайанте. Ему хотелось домой.
На протяжении многих лет слово «предательство» ассоциировалось у Бенджамина с тем рукопожатием на причале. И с будильником, который почему-то не зазвонил тем утром в Харрисоне, 1 сентября 1927 года.
1931 год – 1934 год
Это было последнее безмятежное лето его детства и юности. Партнер отца оказался вором, в октябре фирма обанкротилась. Федровы остались почти без средств и жили в полной нищете до самого конца войны.
В связи с банкротством