молчал какое-то время, глядя, как за окном зарождается рассвет, затем монотонно сказал, что если Наоми не напишет новую песню, то скоро на «Русалках» придется поставить крест.
– Не верю, что ты можешь поставить на мне крест, – сказала Наоми.
– Не верю, что ты не можешь написать еще один хит, – сказал Кеттел.
Он выкурил сигарету и ушел, не сказав больше ни слова. Наоми слышала, как он уезжает – ее ангел, ее лучшая жизнь. Нет, Кеттел не был плохим человеком. Наоми знала, что не был. Не была и Бренда Макгабит, которая, вылетев из «Русалок», потратила полгода, пытаясь прибиться к другой группе, а затем вернулась в родной Миннеаполис. Для Наоми этот город казался далеким, словно чужая страна. Но страна эта была дружелюбной – Наоми хотела верить в это. Бренда вернулась в родительский дом, осела в тихом пригороде и продолжила жить. А куда возвращаться ей – Наоми?
Рашель мертва. Пыльная Невада стала чужой и далекой. А здесь… здесь ничего нет, кроме «Русалок». Но «Русалки» идут ко дну. Размалеванное лицо трансвестита снова замаячило на горизонте. И на этот раз оно не было частью трипа. Действие принятой вечером кислоты уже закончилось. Наоми забралась под одеяло с головой и попыталась уснуть, попыталась уверить себя, что все будет хорошо, или хотя бы убедить себя ни о чем не думать. «Вечером будет выступление», – напомнила себе Наоми, затем поняла, что выступать придется в третьесортном клубе и помрачнела сильнее.
Последней каплей оказались выступавшие вечером трансвеститы. Они выходили на сцену перед «Русалками», и Наоми не видела ни одного из них. В гримерке остался лишь запах пота, да накладной бюст, напомнивший Наоми все ее надежды. Вернее, не ее, а Рашель, но ведь у этих двоих было одно тело. «А может быть, придумать себе новое имя и начать новую жизнь? – подумала депрессивно Наоми. – Можно стать трансвеститом или кем там становятся женщины?»
Она переодевалась, продолжая добивать себя, когда в гримерку вошел хозяин клуба – пузатый коротышка, которого сейчас меньше всего хотелось видеть. Он рассказал о частной вечеринке в каньоне Лорел, и спросил, не хочет ли Наоми выступить там с «Русалками». Наоми отправила его к Кеттелу.
– Я уже говорил с Кеттелом, – сказал коротышка, борясь с одышкой. – Он не против, но сказал, что решать тебе.
– Если он не против, то и я не против, – сказала Наоми.
«Русалки» уже не шли ко дну – они всплывали на поверхность кверху пузом. Казалось, что хуже быть не может, но потом, уже на вечеринке, Наоми увидела своего бывшего соседа-трансвестита. На нем не было платья, а от атрибута трансвестита остались лишь подведенные тушью глаза, но этого хватило, чтобы Наоми узнала его. Она исполняла одну из песен Бренды Макгабит. Инструменты и группу втиснули в дальний угол патио. Акустика была никакой. Наоми забыла слова, но никто этого не заметил. Члены группы и те продолжили играть, как ни в чем не бывало.
Бывший сосед-трансвестит встретился с Наоми взглядом и кивнул. От растерянности Наоми кивнула в ответ. Трансвестит улыбнулся. Не то чтобы он был единственным транссексуалом на вечеринке, но только в нем Наоми видела