и я о том же, – кивнула старуха и налила в рюмку спиртного. – На, выпей анисовой, полегчает.
Опустошив рюмку, Ерофеев ринулся в свою квартиру. Дверь открыла жена, муж наотмашь ударил ее ладонью по лицу и, указывая на испуганную дочку, процедил:
– Нагуляла от Савелия, с… Анисия мне все поведала!
Женщина побледнела и взяла в руки девочку, сильно прижав ее к груди.
– Да хоть нагуляла! – с вызовом бросила она. – А ты пустой, Алексей, пустой, и все! Толку от тебя нет!
Ерофеев занес руку, сжатую в кулак над головой, чтоб ударить жену. В это время пронзительно закричала девочка, и он, немного замешкав, вышел на балкон и прыгнул вниз. Прыжок со второго этажа оказался бы не столь фатальным, он отделался бы переломами костей, на что, может быть, и рассчитывал уязвленный ревнивец, но, на свою беду, при падении ударился головой о бетонную плиту. Доставленный в больницу отец семейства под утро скончался, так и не приходя в сознание.
Через несколько дней после похорон Ерофеева к безутешной вдове пришел Савелий с большим плюшевым медведем и хозяйственной сумкой. Женщина налила ему чай, он, посадив девочку на колени, посидел недолго за столом и заторопился домой.
– Настя, извини, меня ждут дома. На той неделе мы уезжаем отсюда навсегда в Ленинградскую область, в Гатчину. Я тебе оттуда напишу.
– А зачем? – сквозь проступившие слезы спросила женщина. – Живите хорошо, всего вам доброго, а мы тут как-нибудь переживем наше горе.
– Ладно, Настя, прощай.
Мужчина потоптался возле входной двери и, о чем-то вспомнив, поднял с пола сумку и протянул женщине.
– На, возьми, Настя. Тут овчинная шубка для Людочки, наша дочка носила ее всего-то одну зиму, почти новая…
Женщина ничего ему не ответила, печальным взглядом провожая отца своей дочери. Савелий, положив сумку возле вешалки, хотел поцеловать женщину, но та отстранилась от него, он погладил девочку по голове и тихо вышел из квартиры. На душе у него было грустно, сердце щемило от осознания того, что больше не увидит свою пусть и внебрачную, но родную дочку, и, когда на первом этаже он увидел Анисию, внутри у него все взорвалось от возмущения. Он подошел к старухе, которая, увидев Савелия, пыталась укрыться в своей квартире, и, удерживая ногой дверь, процедил сквозь зубы:
– Добилась своего, старая стерва! Сдохни, сдохни, сдохни!..
Анисия испуганно глотала воздух, Савелий, спускаясь по лестнице, обернулся и еще раз повторил:
– Сдохни, поганая!
Через три дня соседи забили тревогу – пропала Анисия. В последние годы она всех провожала и встречала, а теперь ее не видать уже несколько дней. Вызвали участкового милиционера, который с работником жилищной конторы вскрыл квартиру. На кровати, наряженная во все черное, лежала мертвая Анисия, будто готовая в своем траурном одеянии лечь прямо в гроб. Хоронили ее всем подъездом, оказалось, что у нее нет ни одного родственника. Люди, не слышавшие от этой злобной старухи ни одного доброго слова, во время прощания простили ей все свои обиды. На похоронах не было только Анастасии. А через неделю в пустующую квартиру Анисии