приезжает полиция. Я сижу на рваном диване, прижимая к себе девочку. Она свернулась калачиком у меня на коленях и сосет большой палец. До сих пор малышка не произнесла ни слова, но страх прошел. Она пристроила головку у меня под подбородком, и я глажу темные волосы, несмотря на отвратительный запах, так как их давно не мыли.
Юджени все еще наверху, сидит, скорчившись у стены, где упала. Похоже, она пребывает в ступоре. Мужчина так и сидит на верхней ступеньке крыльца, уронив голову на руки. В открытую дверь мне хорошо видны сгорбленные плечи. Возможно, он плачет, не знаю, да и какая разница.
Первыми приезжают две патрульные машины, но вскоре появляются и другие. На мужчину надевают наручники и запихивают на заднее сиденье. Добродушные милые, скромно одетые женщины бережно отнимают от меня девочку и уводят в другую комнату. Сделать это непросто, так как, по-видимому, у ребенка я ассоциируюсь с безопасностью. Несколько женщин поднимаются наверх и опускаются на колени возле Юджени. Два офицера полиции ведут меня на кухню, чтобы оформить заявление.
Я рассказываю о происшествии в мельчайших подробностях, подписываю заявление и передаю сидящему напротив офицеру.
– Что будет с этими людьми? – интересуюсь я.
– Парню точно придется какое-то время посидеть. – Полицейский пробегает глазами по написанному от руки заявлению. – Что это за слово? – спрашивает он. – Не могу разобрать.
– Без носков.
– А здесь?
– Немытые. Простите, у меня всегда был неразборчивый почерк, и с годами он не исправился.
– Нет, понять можно, – успокаивает полицейский и выводит над моими каракулями печатные буквы, а потом передает листок мне: – Распишитесь в двух местах.
– А что ждет малышку? – беспокоюсь я.
– Служба по защите прав ребенка изучает ситуацию.
– А Юджени?
Второй полицейский, что заполняет бланк, кладет на стол ручку и с подозрением смотрит на меня.
– А почему вас это интересует?
– Просто так, обычное любопытство, – смущаюсь я. – То есть, поймите, я невольно оказалась в гуще событий и потому интересуюсь судьбой этих людей.
– Значит, вы забираете лошадь, так? – приходит на выручку более любезный офицер, спасая от сердитого коллеги, за что я ему страшно благодарна.
– Да, разумеется. Мой бойфренд владеет приютом для лошадей, который называется «Рассвет». – «Бойфренд». В устах почти сорокалетней женщины это слово выглядит нелепо.
– Приют зарегистрирован?
– Да, конечно. Мой друг часто выезжает на такие случаи, как этот.
– Замечательно, тогда не придется…
– Аннемари! – раздается хриплый женский голос.
Я поворачиваюсь на стуле и вижу бегущую по кухне Мутти. Она хватается за спинку стула и начинает лихорадочно меня осматривать.
– Mein Gott, что здесь происходит? В чем дело?
– Внутренние беспорядки, статья 10–16, – читаю я заглавие на отчете сердитого офицера.
Лицо Мутти проясняется: она поняла ситуацию.
– А,