именно ее государствообразующая нация находилась в состоянии рабов, чьих жен и дочерей помещики превращали в наложниц, а их отцов и мужей проигрывали в карты, засекали кнутами… «Я уже отмечал, как возмутительно в России обращение с людьми, – писал в 1800 г. француз Ш. Массон, – Присутствовать хотя бы при наказаниях, которым часто подвергаются рабы, и выдержать это без ужаса и негодования можно только в том случае, если чувствительность уже притупилась и сердце окаменело от жестоких зрелищ…»[52]. С насильственностью в отношении крестьян и с жестокостью их мучений, подтверждал граф В. Стройновский в 1809 г. «ничто сравниться не может»[53]. И хотя подобные явления, очевидно, не носили массового характера, свидетельства современников говорят о том, что они были были достаточно широко распространены[54].
И в то же время все европейцы, оказавшиеся в России, получали если не дворянское, то по крайней мере мещанское звание. Если же они хотели заниматься сельским трудом, как например немцы, то они сразу же получали особый статус – колонистов и такие привилегии, которые и не снились русским крестьянам. Даже присоединенные к метрополии народы, как правило, имели огромное преимущество, например, евреи, относительно русских крестьян, находились в привилегированном положении, поскольку сразу были записаны в мещанское сословие.
Не случайно, как отмечал В. Шубарт в 1939 г., «в своей расовой гордости европеец презирает восточную расу. Причисляя себя к разряду господ, он считает славян за рабов (уже звуковое подобие этих слов соблазняет его на это). (По английски Slav – славянин, slave – раб; по немецки Slawe – славянин, Sklave – раб.)[55]. «Поистине знаменательно, – подтверждал в 1916 г. Ч. Саролеа, – что слово «славянин», которое в родной речи означает «славный и прославленный», в Европе стало синонимом слова «Раб».» Трагический парадокс заключается в том, что тот самый народ, который был единственным оплотом европейской цивилизации против азиатских орд, все еще должен быть осужден как народ варваров»[56].
Даже самые «белые» из русских у себя в отечестве становились в Европе тотчас же «красными»»… (имеется в виду «краснокожими» – американскими индейцами), – подтверждал в 1877 г. Ф. Достоевский, – «Все на нас в Европе смотрят с насмешкой…, чем более им в угоду мы презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих»[57].
Отмена крепостного права в 1861 г. была отменой за выкуп только от личной крепости (Esclavage), крепость к земле (Servage) оставалась и она охватывала не только бывшее помещичье, а все крестьянское сословие, представлявшее собой почти 90 % населения империи. Новая система напоминала, как по В. Ключевскому, крепостное право времен Уложения царя Алексея: «восстановлялось поземельное прикрепление крестьян с освобождением их от крепостной зависимости…»[58].
С 1861 г. наступила эпоха Социальной сегрегации русского крестьянства, характеризуя которое, крестьяне Саратовской губ. на земском экономическом совете