только в слове и звуке. Такие образы позволяют писателям раскрыть все свои изобразительные ресурсы.
Самые красочные описания метели конечно же в поэзии. Стихов на эту тему много: одно из лучших, хотя и не самое известное, принадлежит С.Т. Аксакову:
Земля смешалась с небесами,
Бушует снежный океан,
Всё белый мрак одел крылами,
Настигла ночь, настал буран!
Свистит, шипит, ревет, взвывает.
То вниз, то вверх вертит столбом,
Слепит глаза и удушает
Кипящий снежный прах кругом.
Картины метели в повестях Пушкина и Соллогуба довольно лаконичны; у Толстого – более живописны, поскольку принадлежат впечатлительному рассказчику. Он наблюдает, как метель стирает краски: «одинаково бело, бесцветно, однообразно и постоянно подвижно». Похожая картина в рассказе «Хозяин и работник»: «Со всех сторон, спереди, сзади, была везде одна и та же однообразная, белая, колеблющаяся тьма».
Метель изгибает и ломает пространство. В сплошной снежной пелене не разберешь, что спереди и что сзади, справа и слева, где верх и низ. «То горизонт кажется необъятно-далеким, то сжатым на два шага во все стороны. ‹…› Я замечал, что иногда передовая тройка становилась мне в профиль слева, иногда справа; мне даже казалось, что мы кружимся на очень малом пространстве, ‹…› что передовая тройка въезжает на гору или едет по косогору или под гору, тогда как степь была везде ровная» («Метель» Толстого).
Поглощая пространство, метель уничтожает и время. В ней персонажи теряют всякий счет времени: и прапорщик Владимир из «Метели» Пушкина, и Гринев с Савельичем, и купец Брехунов…
Метель меняет людей. Она выметает условности, продиктованные социумом, и заставляет человека прислушаться к зову сердца. В метели происходит внезапное перерождение Брехунова, осознавшего, что вся его жизнь была подчинена ложным ценностям. На занесенной метелью железнодорожной станции Анна Каренина спрашивает Вронского, зачем он едет, и, услышав ответ: «Чтобы быть там, где вы», вдруг понимает свое тайное, сокровенное желание. В этот момент «весь ужас метели показался ей еще более прекрасен. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком».
Литературную традицию XIX века, начатую пушкинской «Метелью», завершает Чехов в рассказах «Ведьма», «На пути», «Воры», «По делам службы». Они были написаны в разные периоды творчества: первые два в 1886-м, следующие – в 1890 и 1899 годах соответственно.
У Чехова, как и у Пушкина, метель – живая, одушевленная сила, наполненная человеческими эмоциями. В метели «великаны в белых саванах с широкими рукавами кружились и падали, и опять поднимались, чтобы махать руками и драться» («Воры»). «Во всем этом слышались и злобствующая тоска, и неудовлетворенная ненависть, и оскорбленное бессилие того, кто когда-то привык к победам» («На пути»). «Трудно было понять, кто кого сживал со света и ради чьей погибели заварилась в природе каша, но, судя по неумолкаемому,