носители гена, то такая вероятность – двадцать пять процентов. Этот ген имеет очень сильную генетическую структуру, которая может проявиться даже через поколения. Поэтому под подозрение попадали все.
А я попал под подозрение у Оли, даже не под подозрение, а был обвинен прямо. Она просмотрела историю поиска в моем телефоне и ужаснулась. Как выяснилась, она делала это регулярно, заодно читала мои сообщения, письма – все, до чего могла добраться. Она долго держала это в тайне, все-таки нехорошо так делать, да и признаваться стыдно, ну или не стыдно, но крайней мере недальновидно, ведь после такого признания понятно, что найденный канал информации будет обрублен.
В общем, она не выдержала, и у нас разразился скандал. Она решила, поскольку я ищу информацию о рыжих детях и наследственности, то значит, я завел роман и стал потенциальным кандидатом в папаши, а сейчас пытаюсь выяснить, мой ли это ребенок.
Меня это рассмешило. Я попытался объяснить, что это не так, и перестал смеяться, все объяснения показались притянутыми за уши. Не то чтобы я не давал повод. Бывало всякое, но Оля всегда старалась не замечать того, чего не хотела замечать – моих ночевок в городской квартире, командировок и странных счетов. Всё это она пропускала сквозь пальцы. Поэтому мои объяснения выглядели нелепо.
– Тогда как? – спросила она меня. – Объясни. Девки ладно, но дети – это не шутки.
Вот действительно – как? Сказать, что я узнал, что отец – мне не отец, и я проверяю свою биографию? Не пойдет, уверен, правда быстро всплывет. Сказать, что я хочу ребенка, и пытаюсь выяснить, как сыграют наши гены вместе, будет опасной ложью с непредсказуемыми последствиями. Но и правду я сказать, конечно, не мог.
В общем, я подтвердил Оле ее теорию, и заверил, что никаких внебрачных детей не было и не намечается, а затем отправил ее на шопинг в Милан, или куда там она улетела. Судя по приходящим смс-кам и необходимости увеличить лимиты по операциям, она прощала меня долго и беспощадно, но всё же к концу третьего дня то ли я был прощен, то ли магазины закончились, но телефон перестал пиликать, а Оля вернулась домой с набитыми чемоданами и новой прической.
Встреча была не сказать, чтобы радостной, но мирной. Оля заставила меня задуматься о двух вещах. Во-первых, кто его знает, возможно, я – уже отец. На примере Дининого дерева я отчетливо видел, что такие истории случаются чаще, чем об этом говорят. А во-вторых, пора заблокировать доступ к своему телефону.
Какое-то время Оля отказывала мне в ласках, убедила в необходимости отправить ее с подругой понежиться на солнышке, и сказала, что не хочет ехать со мной к родителям.
Тем лучше, я даже обрадовался. Я и сам не любил долгих поездок с ней в одной машине – бесконечный треп, в который нужно вслушиваться, чтобы поддерживать иллюзию беседы, или такой же фоновый треп по телефону с подругами, это не говоря про попытки сменить музыку на заунывные баллады о мужиках-козлах и испорченных женских судьбах.
Обрадовался и поехал один.