и несогласие отец подавлял жёстко. К виду расправ меня приучали с десяти лет.
Я привыкла с дерзостью глядеть на окружавших меня мужчин, покрикивала и командовала. Револьвер, вообще, огнестрельное оружие, как и охотничий нож, я носила с собой всегда. Однажды лет в тринадцать мне пришлось выстрелить в одного наглеца. Я его довольно серьёзно ранила – попала в нижнюю часть живота.
Банда отца состояла из интернационального сброда. И как-то молодой афганец, осторожно последовав за мной в лес, решил изнасиловать меня… Его, раненного, отнесли в лекарскую избу.
Затем со мною был устроен допрос. Выяснив причину, отец незамедлительно казнил неудачливого насильника прямо у местного врача. Но мне было всё равно.
К моим тринадцати годам я насмотрелась и пережила такое, что некоторым и в шестьдесят не снилось.
Ещё я узнала, что мой родитель не терял связь со своими подельниками из Канады и во времена казанской жизни. Что лесная банда была частью его криминального бизнеса в России, мне стало известно уже в нашем сатанинском лесу. Отец сам же мне этим и бахвалился. Тогда же он проговорился, что самолично убил своего родителя, моего деда. И при этом показал, какой рукой и как.
– Эту суку, – сказал он, – я резал так.
При этом он отвёл левый кулак далеко за спину и резким махом совершил несколько воображаемых ножевых ударов по предполагаемому деду. Отец изображал своё преступление, широко и самодовольно улыбаясь.
Моя бабушка по отцу была мексиканкой, а дед – потомок немецкой колонии семнадцатого века.
Но маму отца я не застала, как и его сестру.
Однажды я с удивлением прослушала рассказ моего родителя об изменницах – его сестре и матери. Так я узнала, что имею тётю и плюс к этому ещё одну бабушку. Рассказ о моих новых родственницах отец закончил буквально так:
– Эти бляди много зла содеяли. Никакая полиция их долго не сможет укрывать, мы их вычислим в любом случае.
Какое зло «эти твари» (по выражению моего родителя) сотворили ему, я узнала гораздо позже, в мои лет пятнадцать.
Моя персона…
Мой отец выглядел эффектно. Смесь европейца и южанина, уверенность жестов, решительность поступков и, казалось, абсолютное бесстрашие – всё это выделяло моего родителя, как исключительного самца. Он был высок, широкоплеч, поджарист и жилист. Соглашусь с мамой, мой отец и вправду был очень красив. Я хорошо понимаю её выбор. Я бы поступила так же лет в двадцать, но не теперь.
В мои двенадцать мой родитель сделал меня своей «женой». И ни от кого не скрывал этого, даже от мамы. Мне кажется, с ней случилось лёгкое помешательство, а затем инсульт. В тот день, когда отец лишил меня девственности, маму нашли в лесу едва живой и полупарализованной.
Дверь в мою комнату оставалась настежь отрытой, пока отец растлевал меня.
Он вошёл ко мне утром. Я уже была готова и собиралась спуститься вниз к завтраку. Отец появился на пороге неожиданно. Я даже не услышала его шагов, скрипа досок