из роддома малышей. Чувствуя, как дрожат руки, я поднялась по лестнице на свое крыльцо, по ступеням, украшенным крошечными оранжевыми тыковками. Сердце невыносимо бешено колотилось, пока я изучала бумаги, которые муж заполнил без моего ведома. Мне было больно, я ощущала злость, шок и глубочайшую тревогу, но все это тонуло в ощущении полнейшего провала.
В сознании неслись вскачь противоречивые мысли: «Да как он посмел?! Прямо перед Рождеством!» И кстати о Рождестве – мы только недавно сделали ежегодное праздничное фото. Перед съемкой я усердно выгладила рубашки сыновей – все они идеально сочетались между собой, конечно же, – и провела целый час за укладкой волос и макияжем. В миг, когда сработала камера фотографа, мы с мужем нежно взирали друг на друга, стоя на нашей кухне (со свежеотполированным оборудованием из нержавеющей стали), а по бокам примостились наши ангелочки. Эти фото – точнее, только то, на котором моя прическа выглядела лучше всего, – предполагалось напечатать на наших рождественских открытках, которые затем должны были разойтись по списку из более чем сотни родных и друзей. Идеальная счастливая семья.
Только мы не были счастливы. Внутри этой кухни трещал по швам брак – мой. И никто об этом не знал. И сейчас, пока я держала в дрожащих руках бумаги по разводу, этот образ совершенства, за который я столь отчаянно цеплялась, разлетелся вдребезги всего за три с половиной секунды. Я вставила ключ в замок, вошла в ванную комнату, и меня стошнило.
Следующие часы, дни и недели так смазались в моем сознании, что даже теперь остались моменты, которые я едва могу припомнить. Вот что я вам скажу по поводу душевных травм – у нашего мозга есть поразительная способность защищать хозяина при помощи их блокировки. Каждый, кто когда-либо проходил через тяжелое жизненное испытание, может сравнить эту блокировку с заряженной адреналином реакцией «бег или бой», которые переживают солдаты в бою. На моей личной войне были адвокаты, которых требовалось нанять, дети, которых требовалось защитить, собственность и активы, которые необходимо было разделить, – в том числе авторские отчисления, полученные за романы, – и муж, ставший за ночь чужаком, который уже упаковал половину нашего дома и собирался переезжать в новый, с пятью террасами и видом на озеро. Он снял свое обручальное кольцо, то же сделала и я. Он спрашивал: «Можно забрать нашу свадебную фарфоровую посуду? Спальные мешки и палатку?» Кресло в кухне? Я отдала ему все вещи. Так или иначе я больше их не хотела. Не желала ничего, кроме избавления от боли.
Но она не ушла. Наоборот, она длилась долгое время, воплощаясь в оттенках вины и страха, стыда и самоуничижения. Внезапно я почувствовала себя единственной мамой без кольца на пальце, ожидающей школьный автобус, единственной брошенкой в мире счастливо женатых пар, заполнивших все рестораны, кафе и парки, единственным в целом мире человеком, вынужденным пройти через развод. Я была огорчена и крайне… одинока.
Хотя в некотором смысле я оплакала свой брак за годы до этого момента – даже