– деревня невеликая, два двора, их, Шиховых, и соседа Оськи Андреева. У него, у Оськи, трое неженатых сыновей, старшие уже в возраст вошли, поглядывают на соседку, охульники. Уж не с ними ли хороводится невестка, а законного мужа нечистым нарочно пугает, чтобы совместного ложа не было?
Маринка подозревала сноху, переживала за Федора и наконец решилась спросить:
– Скажи, сынку, все ли у тебя с Аленкой ладно?
– Твое ли, мать, дело? Сами разберемся.
– Ой ли? Ведомо мне учинилось, что ты с ней с лета единого ложа не имал?
Федор покраснел, отпираться было бесполезно, мать все знала.
– Не люба мне больше эта Аленка!
– Отчего же?
Сын молчал.
– Говори, мать все равно узнает правд у.
– Скажу, не утаю. Грешница она.
– С чего бы вдруг, не с кем ей грешить, с парнями соседскими что ли?
– Нет, грешит она, кажется, с самим нечистым.
– Что ты мелешь, окстись, Бога ради.
– Не вру я!
Федор опустил голову и медленно, начиная потихоньку злиться, стал рассказывать матери что знал:
– После женитьбы через год стал я замечать, что Аленка во сне будто разговаривает с кем-то. Я прислушался, она шепчет слова срамные кому- то и сама вся горит, как будто жар у нее. Я растолкал как-то раз – клянется, что никому ничего не говаривала. А я что, я же не глухой, сам слышал.
– И сколько раз оно бывало? – тревожно спросила Маринка.
– При мне три раза. После третьего я не стерпел, побил ее, теперь от греха сплю на лавке, тесно и жестко, зато спокойно, а она одна на постели, я и не слышу, что там деется.
– Почему же ты молчал?
– А что я скажу?
– Вот то бы и сказал: чаю я, болезнь у Аленки приключилась, одержима она бесом.
– Бесом?
– Что уставился, бесом и есть, бывает так, заприметит черт справную молодуху, обернется добрым молодцем и давай к ней по ночам хаживать вместо законного мужа.
– Она мне говорила, что к ней во сне является кудрявый писаный красавец.
– Вот он-то и есть.
– Так что я могу сделать? Блудит Аленка во сне невольно.
– Невольно? – Мать уперла руки в бока. На шее звякнули серебряные гайтаны[7].
– А ты видел, что она перед сном крест божий снимает?
– Видел, так что такого, и я снимаю, мало ли ночью может случиться, неловко повернешься, порвешь вервь, крест-то и затеряется, а это к худу.
– Оберег она снимает Христов и без него отдается во власть нечистого!
– Свят-свят!
– Мое тебе материнское слово: хочешь жену свою спасти, надо нечисть как-то изводить. Не хочешь – завтра же отвезем ее домой, скажем, не люба, и подарки пусть назад возвращают, нечего: подсунули блудливую овцу и рады.
Федор посмотрел на мать.
– Как же ж можно с нечистым воевать, с ним и Господь сколько лет справиться не может.
– Господь все может,