жила? – переспросила она.
Олег сел, сон прошёл, Василиса молчала и вдруг из кустов, зацепившись ногою за канат, вылетел Родька. Всё-таки он был смешной, и когда упал в воду, выставив впереди себя руки, и когда поднимался, мокрый и в песке.
Василиса рассмеялась.
«Неловкий», – подумал про него Олег.
– Княже, – Родька встал, попытался отряхнуться, весь заляпанный песком, и присел к воде обмыть руки.
– Чего тебе?
– Чудь перебралась…
– Хорошо, а где они?
– Сказали, будут у дуба…
– Оставайся здесь, – повелел Олег, взял подпояску с мечом, спрыгнул с борта, взбежал на высокий берег и скрылся за кустами. Василиса проводила его взглядом и вздохнула: «Константинополь! Расскажи! Нет! – подумала она. – Никому я ничего не расскажу!»
Она глянула на присевшего рядом Родьку и, шутя, подтолкнула. Родька охнул, нелепо взмахнул руками, будто хотел за что-то ухватиться и упал за борт.
– Ах! – ахнула Василиса.
Она не заметила, что Родька, только присев, сразу и уснул, с открытыми, как показалось Василисе, глазами. Она точно видела, что его глаза были открыты, поэтому и подтолкнула.
Она вскочила, быстрое течение относило Родьку и Василиса по тому, как он махал руками и выпрыгивал из воды, поняла, что он не умеет плавать. Она видела его широко раскрытые глаза и разинутый рот.
Она прыгнула в воду, поймала его за руку и потащила. До берега было недалеко, но течение несло быстро, затягивая под днища кораблей, уже стоявших на приколе. Родька, глотнув воздуха, барахтался, мешал, тогда Василиса ударила его по лбу, ухватила за ворот и увлекла между кораблями, стоявшими носами к берегу на расстоянии пяти локтей друг от друга. Родька хватался за мокрые борта, потом под ногами почувствовал твердое и встал. Василиса поддала ему, он поднял руки и тут его сверху ухватили ратники с кораблей и чуть не разорвали, но вытащили и через мгновение Родька оказался на берегу. Ратники тянули руки и к Василисе, но она, не оглядываясь, выбрела из воды. От изнеможения Родька рухнул на землю, Василиса села рядом. А на кораблях ратники стаскивали с себя одежду и ныряли в воду, гоготали на неловкого Родьку, выходили и обходили корабли, пробовали, крепко ли привязаны ужи, брали поклажу и располагались с едой.
Василисе было неловко находиться среди голых мужчин, она кивнула Родьке и пошла на свой корабль, где могла спрятаться под навесом. Родька увидел это и, опираясь на онемевшие руки, с трудом поднялся.
Василиса пока шла, рубаха на ней высохла и под навесом она спросила:
– Ты совсем не умеешь плавать?
Родька сел рядом, водил мутными глазами и что-то мычал в ответ.
– Спи, что ли! – сказала ему Василиса.
Она не спала ни прошедшим днём, ни подряд две ночи, и не хотелось, и она сидела, понимая, что пока Родька лупает на неё своими глазами, то будет отвлекать от мыслей, оживших в её сознании с того момента, как Олег взял её в поход, и ещё сильнее, когда стал задавать вопросы про Константинополь.
Её