путей, поэтому мы всегда пытаемся обеспечить поступление кислорода и делаем компрессии грудной клетки, чтобы кровообращение не прекращалось. Вместо того чтобы делать компрессии двумя руками, как в случае со взрослыми пациентами, я аккуратно надавливаю на грудь двумя пальцами. Вместо того чтобы открыть медицинскую сумку, я сразу хватаю рацию, висящую у меня на бедре, и связываюсь с больницей: «Код красный. Мы везем младенца. Семь недель. Остановка сердца. У вас шестьдесят секунд, чтобы подготовиться».
Мой напарник хватает ребенка, а я – сумки. Мы мчимся к автомобилю скорой помощи, сажаем родителей и выезжаем. Пока я на полной скорости еду в больницу, мой напарник борется за жизнь ребенка в задней части автомобиля. Это похоже на попытки вдеть нитку в иголку, находясь в море во время шторма.
С момента прибытия к дому до приезда в больницу прошло не более трех минут, и я подозреваю, что врачи подготовиться не успели. Работники скорой помощи циничны в этом отношении, но у нас есть на то причины. Часто мы приезжаем в больницу и видим, что люди стоят в очереди на улице, а нам приходится ждать, когда врачи окажут неотложную помощь другим пациентам. Как бы грубо это ни звучало, здесь есть установленный порядок. Если вы приезжаете в больницу со сломанной рукой, то, вероятно, вам придется прождать несколько часов. Даже если у вас сердечный приступ, вам, возможно, придется подождать минут десять, пока врачи не закончат оказывать помощь пациентам в более тяжелом состоянии. Такие пациенты есть практически всегда. Однако в данном случае мы видим, что персонал напряженно ждет нас. Далее происходит что-то невероятное.
Я кладу ребенка на каталку и продолжаю вентиляцию легких, пока за дело не берутся специалисты. Анестезиолог и педиатры интубируют[1] младенца (вводят трубку в дыхательные пути, чтобы способствовать дыханию). С пациентом работает пятнадцать–двадцать медицинских специалистов, включая меня. Я подаю врачам все необходимое. Участвовать в этом процессе – все равно что быть частью изысканного механизма, все детали которого работают в идеальной гармонии.
Все время, пока мы работаем, слышно, как мать ребенка кричит: «Мой малыш! Мой малыш! Почему он не открывает глаза?» Отец же бормочет снова и снова: «Это все я виноват…»
Историю о том, что произошло, мы узнаем обрывками. Отец заснул на кровати рядом с младенцем, а затем перевернулся и задавил его. Возможно, это объясняет кровотечение из носа. В то время несчастная мама проводила время с друзьями впервые после рождения ребенка. Только представьте: она ушла на пару часов, чтобы немного выпить и пообщаться с друзьями, а затем вернулась и увидела, что ее малыш умирает. Отец винит себя, а она – себя. Возможно, они винят друг друга. Я поворачиваюсь и вижу, что отец ребенка лежит на полу, свернувшись калачиком, и неконтролируемо рыдает. Находясь рядом с нами, они хотя бы видят, что мы делаем все возможное. Насколько это помогает – спорный вопрос.
После практически часа непрекращающихся усилий врачи принимают решение