переместилась вправо, на стык головного и полка правой руки, и смотреть стало не на что. Богун с облегчением ссадил княжича с плеч и только собрался рыкнуть на гридей, совсем забывших про княжича, как в шею ему сзади ударила стрела, пробив бармицу. Богун неловко осел на землю, до последнего стараясь прикрыть княжича телом и лихорадочно пытаясь вдохнуть, но вместо воздуха в легкие, пузырясь и булькая, попадала только кровь, и он, захрипев, повалился навзничь. Растерянность гридей от столь неожиданной смерти длилась не более двух ударов сердца, сработал-таки вбитый долгими тренировками рефлекс, и они, сгрудившись вокруг княжича, телами закрыли его от непонятной пока угрозы. Ещё две стрелы нашли свои жертвы, и два гридя рухнули на непонятно откуда взявшегося воя, свалившегося им под ноги, и только тогда они опомнились окончательно. Больше половцам выстрелить не дали, сразу по четыре или пять стрел вонзились в каждого, и они кувырнулись в пыль. Следующим залпом помогли воям, рубящимся у подножия холма с остатками прорвавшегося в тыл войску отряда, всё ещё более многочисленного, чем защитники. В это время из леса выехал отряд Малюты, никак не ожидавший от половцев такой прыти и просто потерявший их. Одновременно добрался, наконец, до гридей и десятник Кузьма.
– Передайте князю, – сказал он, морщась от боли, – что засадный полк атаковал в лесу половцев, которые хотели обойти вас и ударить с тыла. Боярин, – сказал он, скрипнув зубами, – и ехал предупредить, да вишь, как вышло.
Один из гридей, видимо, старший, тут же бросился к князю, остальные помогли Кузьме слезть с коня и подняли Сергия на обозную телегу.
– Я доставлю, – сказал Кузьма. – Лекарка у нас с собой, тут недалече, – кивнул он гридям и понукнул лошадь.
Карахан бросил в бой всех, кто был, даже тех, кто в бой никогда не ходил, но пробить брешь в головном полку ему никак не удавалось, хотя первые два ряда русичей уже валялись в пыли. Да ещё и катафракты, которые стоили бешеных денег, были бездарно потеряны, свою задачу не выполнили и почти полностью были перебиты или попали в плен, что бесило Карахана ещё больше, ибо надежда на успех данного похода таяла у него прямо на глазах.
«От Бельды – этой продажной собаки – ни слуху ни духу! – тихо бесился Карахан. – Отсидеться решил блудливый ишак, а потом власть захватить в улусе. Боняк ему даст, власть он… А вдруг они сговорились за моей спиной? – мелькнула в его голове крамольная мысль. – Свалят всё на меня, а Боняк поставит Бельды на моё место и, пользуясь его друзьями в Византии, выпросит себе чего-нибудь ещё. Не-ет, раз уж я знаю про Бельды, он тем более должен знать. Не-ет, Боняк на это не пойдёт, он Бельды не верит. Это не я, этот продаст его с потрохами и сам сядет на его место. Я есть я, пока жив Боняк, а не станет его – не станет и меня. А эта блудливая собака продаст всех, и себя в том числе, коли выгодно будет».
Карахан хмыкнул. Он оглянулся, лагерь был пуст, только полуслепой и почти совсем глухой шаман копошился возле юрты, то ли нюхая, то ли прислушиваясь к своему