управлять куклой. Не боитесь разрушить детские иллюзии?
– После концерта я выношу Филю и громко гавкаю. Детишки все отскакивают. Они всё равно воспринимают кукол как живых.
Фотографируются и спрашивают: почему Хрюша молчит? Объясняешь, что устал. Верят. Это уже проверено моим тридцатилетним опытом.
Есть, правда, один нехороший момент. Нельзя приводить на такие представления двухлетних детей. Они еще не понимают, о чём мы говорим. В театр Образцова, например, пускают только с 5 лет. И родителей выгоняют, чтобы не было их в зале. Они только портят обстановку.
– Что, на Ваш взгляд, главное в детской передаче?
– Разговаривать с детьми наравне, как со взрослыми. Причем все меня на «ты» называют. Самое высшее достижение, считаю, в моей специальности – ведущего «Спокойных ночей».
– Что сложнее – быть ведущим или озвучивать кукол?
– В каждом деле свои сложности. Работа актёра в передаче «Спокойной ночи, малыши» очень трудная. Всю программу – в неудобном положении: сидя, лежа. Попробуйте продержать вытянутую вверх руку полчаса, даже со спичкой. Тут без тренировки не обойтись. Я, например, не только актёр. Окончил институт физкультуры и спорта. Мастер спорта по лыжам и волейболу.
– Расскажите какойнибудь забавный случай из вашей съемочной практики.
– Мы с Хрюшей и Филей должны были рассказывать детям правила дорожного движения: как обходить троллейбус, в какие двери заходить и так далее. Тогда передачи шли «живьём», без записи. Получилось так, что предыдущая программа закончилась на 10 минут раньше. Нам редактор говорит: «Работайте 35 минут». Текст, конечно, какойто есть, «рыба», как мы говорим. Пришлось от себя лепить. Я говорю шёпотом: «Давай о правилах дорожного движения. Ты задаёшь вопрос, я отвечаю». Если не знаешь, то даёшь условный сигнал – артисту по боку. У него ведь голова на уровне моих колен. С Филей у нас такой договор был: гавкает один раз, значит, задаст наводящий вопрос. Если два раза – сиди, молчи, без тебя будем говорить.
Рассказываюрассказываю, и вдруг – «затык». Не знаю, что сказать, толкаю Филю (Толчинский тогда его озвучивал), тот «гав». «Дядя Володя, у меня к вам вопрос». А Филя: «У нас в Москве появились одновагонные четырехдверные трамваи, чехословацкие. Так в какую дверь нужно входить, а в какую выходить?». Я понятия не имею. Улыбаюсь, а сам ему по ребрам. Толчинский сначала пособачьи завыл, а потом уже своим голосом. Говорю: «Я думаю, на этот вопрос нам ответит Хрюша».
Хрюшей была Наташа Державина – очень остроумная. Хрюша хрюкал минут пять, а потом: «А я ведь на трамваях не езжу, всегда пешком хожу». Она мне подсказала мысль. Я тоже сказал, что хожу пешком, чего и пожелал ребятам и их родителям. Мол, здоровья от этого больше будет. А Филе говорю: «Раз у нас Филя на трамваях ездит, пусть и ответит». Думаю, раз задаёт, значит, знает. Филя бьёт меня по ноге – «не знаю», а я его. Но Толчинский тоже был артистом находчивым: « Я так считаю. В часы пик на остановке стоит толпа…». Господи, усложняет задачу. «Я буду в те двери входить, куда пойдёт толпа». Никто