слушая такое. Правда, роль медведей и волков в его россказнях исполняли верблюды, а турок – бедуины. Владимир не остался в долгу, поведав алчущему армейских баек собеседнику несколько эпизодов из своей боевой юности, естественно не называя имен и местностей, в них фигурирующих.
Посиделки двух офицеров, уже души не чаявших друг в друге, завершились уже затемно. Завершились, кстати, посиделки, а не сопутствующее им занятие.
Благородный Пертинакс свел нового приятеля в некое заведение неподалеку от того места, где квартировал, и веселье разгорелось с новой силой, причем по качеству польская водка мало чем уступала французскому коньяку, а по степени усвоя… усваи… тьфу ты пропасть! Пилась она лучше, вот что!
Словом, Владимир проснулся под утро с головой, трещащей, будто лесной орех под стотонным прессом, проснулся не в привычной камере, а в чьей-то мягкой постели, да к тому же в костюме Адама, то есть совершенно голым, если не считать дурацкой ермолки на макушке, в которой с трудом узнавался форменный головной убор Пертинакса. Рядом кто-то не то посапывал, не то постанывал…
Опознав шляпу нового друга, он попытался разглядеть что-нибудь в полутьме, с ужасом ожидая увидеть кошачьи усы и тщательно скрываемую плешь, но перед ним оказалось довольно миленькое женское личико, полускрытое длинными распущенными волосами, прелестное обнаженное плечико и… Хм…
Созерцание чудесного видения вместо ожидаемого ужасного зрелища, восхитительный женский аромат, который не в состоянии был перебить даже коньячно-водочный перегар, исторгаемый штаб-ротмистром, будто сказочным Змеем Горынычем, и долгое воздержание подействовали на гусарское естество Владимира совершенно предсказуемым образом…
Где-то в глубине сознания билась, правда, как муха об оконное стекло, мыслишка о каком-то договоре, подписанном вчера в запале пьяной любви ко всему страждущему человечеству, и каких-то деньгах, полученных в качестве аванса, но утешало, что были они не такими уж и большими, а бумага скреплялась вовсе не кровью, а обычными чернилами…
Смотровая площадка рейсового дирижабля «Александр Ягеллончик», следующего по маршруту Москва – Стамбул, продувалась всеми ветрами, особенно в эти золотые осенние дни.
Однако сидеть в каюте или, того хуже, дуться в «коралик» (один из местных аналогов привычного по прежней жизни виста) с такими же, как он, волонтерами Иностранного легиона, пропивающими и спускающими в карты не слишком-то щедрые подъемные, когда внизу проплывала такая красотища, было выше штаб-ротмистровых сил. Владимир, одевшись потеплее и одолжив сильный бинокль у второго помощника капитана сего воздушного судна Збигнева Крохальского, с которым благодаря природным своим качествам, почитаемым среди главных, сиречь общительности и обаянию, а также кое-каким запасам, сделанным в Москве, уже был на короткой ноге, второй час торчал, облокотившись о довольно хлипкий поручень и увлеченно